Шрифт:
– Идиоты твои предки, – вырвалось у меня. – Извини, погорячился.
Мои родители были еще хуже; им бы хотелось, чтобы я ходил пешком, но привозил внуков на трамвае.
К счастью, я мог с ними не общаться.
– Не извиняйся, все совершенно верно, – он покачал головой. – Если бы эта дура вышла куда-нибудь замуж, я бы заставил их разменять квартиру. Выломил бы себе однушку хоть в Деме, никогда бы больше не видел их огородные рожи.
Любовь приятеля к своим родителям не отличалась от моей.
Все-таки мы принадлежали к одному поколению.
– Если ты съедешь, мне станет тебя не хватать, – сказал я.
– Все это еще не скоро. И сейчас дело не в предках.
– А в чем?
– Видишь ли, Шурец…
Денис посмотрел в небо.
Там, высоко-высоко, плавали две хищные птицы, обычные в этих местах.
–…Мы с ней поспорили.
– О чем?
– Ну…
Он опять помолчал.
–…Дело непростое вообще-то.
– Простых у нас и не бывает, – подбодрил я. – Давай, рассказывай.
– Ты Аньку знаешь, но ее не знаешь.
– Что ты имеешь в виду. Как именно я должен ее знать – не знать?
– У нее пунктик.
– Какой?
Наш разговор, состоящий из ультракоротких вопросов и ответов, со стороны, конечно, напоминал беседу слепого с глухим.
Но Денис никогда не болтал не по существу.
Вероятно, его проблема была нешуточной; он просто не знал, как к ней подойти.
– Что она некрасивая, никому не нужная, никто на нее второй раз не взглянет и все такое прочее, полный набор.
– Ну…
Я вздохнул.
Недавно мы с Аней ехали в одном лифте.
Она стояла, прижавшись к стенке кабины, напряженно смотрела в пол, молчала так громко, что у меня звенело в ушах.
За четыре этажа подъема ко мне перетекла странная тоска.
С ней, определенно, что-то было не так.
–…Красавицей ее, конечно, не назовешь, но разве в красоте суть? – я пожал плечами. – На самом деле мне ее жалко. Молодая, вся жизнь впереди, а ходит, как тень отца Гамлета.
– Вот-вот, я то же самое говорю. Она вон блондинка, натуральная. Другие красятся-красятся, ничего не получается. А у нее все само собой. И тоже недовольна. Твердит, что вот если бы была брюнеткой и с ногами на десять сантиметров длиннее, вот тогда можно было жить. А так…
Денис махнул рукой.
– Задрала, если честно. При том пальцем не шевельнет, чтобы с кем-то познакомиться, куда-то пойти.
– Понимаю, – сказал я, хоть не улавливал, к чему ведет разговор.
– И ведь не старая дева. Был у нее кто-то, еще в школе. Видно, что-то не сложилось, вот теперь и подыскивает себе монастырь.
– Тяжелый случай.
– И еще какой.
– Так о чем вы с ней поспорили, Дэник? – напомнил я.
– Даже не знаю, как сказать…
Приятель замялся.
– Говори, как есть!
– Ну, в общем, Шурец… С утра Анька завела обычную бодягу, что никому не нужна и никто на нее не смотрит. Пошло слово за слово, я и сказал…
Мимо проехала черная, смертельно затонированная «девятка» с прогнившими порогами.
В полном соответствии с принципом «чем дешевле машина, тем громче музыка», по ушам ударил рэп.
Мы невольно замолчали.
– Так что ты сказал? – уточнил я, когда гремучая гадость скрылась за углом.
– Сказал: «Спорим, любой мужик, взятый наугад, захочет тебя трахнуть!»
– Так и сказал?!
Я опешил, не ожидав такого поворота.
– Так и сказал. Надоело слушать ее нытье.
– Ну ты даешь, Дэник…
Сестры у меня не было, даже двоюродной.
Но все-таки я не мог представить, как сказать такое близкому человеку.
– Сам от себя не ожидал, если честно. Но достала по самое никуда.
Денис чиркнул себя ладонью по горлу.
– Подошел к окну, вижу, ты возишься с машиной. Говорю: «Вот смотри, там Александр, наш сосед, мой друг и хороший человек. Сейчас позову, он поднимется, трахнет тебя, наконец успокоишься.»
– Ну ты даешь, – повторил я.
– А что делать? Говорю же, достала.
Я молчал.
Сказанное приятелем выходило из рамок, казалось диким.
– Ты ей, кстати, нравишься, сама говорила.
Я попытался вспомнить, красивы ли у этой Ани ноги и сколь велика ее грудь.