Потом я выпотрошила кролика. Я никогда раньше этого не делала, но миллион раз смотрела всякие видео. Это оказалось просто. Печенку, сердце и почки я отложила, чтобы потом удить на них рыбу, — это хорошая наживка для угрей. Чтобы освежевать кролика, сначала нужно подрезать голову и лапы, потом нужно стянуть кожу с лап и наконец медленно содрать шкуру со всего тела, пока она не слезет чулком.

Больше всего мяса у кролика на бедрах, так что я разрезала лапы пополам, посыпала солью из «Макдоналдса» и положила на большой плоский камень над огнем. Потом спустилась к ручью и вымыла руки, чтобы избежать инфекций и пищевого отравления.

Я смотрела ролик про инуитских женщин на Аляске, которые выделывают шкуры и растягивают их на круглых рамах из ольховых побегов. Так что я срезала длинную ветку, сделала из нее круг около метра в диаметре и связала концы паракордом. Потом разложила шкурку и пробила по краям дырочки ножом Беара Гриллса. Пропустила шнур в одну дырку, обернула вокруг рамы, потом сунула его в другую дырку и постепенно растянула всю шкурку.

Пока я всем этим занималась, солнце начало клониться к закату, опять поднялся северный ветер. У меня замерзли пальцы, костер трещал, и от него шел дымок. На минуту мне показалось, что я всегда так жила. Что я всегда умела растянуть кроличью шкурку на деревянной раме.

Это было забавно. Целую минуту я не могла вспомнить, занималась ли я этим раньше или только смотрела видео на «Ютубе». Минуту — или всего несколько секунд — у меня слегка кружилась голова, и я видела только свои собственные руки. Как я продеваю шнурок сквозь кожу, как обвожу его вокруг рамы, снова пропускаю его в дырку и затягиваю посильнее. Я не чувствовала жара костра, не чувствовала, что руки замерзли, не слышала треска пламени и ударов камней о коробку. Я видела только свои руки, шнурок, маленькие дырки в коже и темную кору ольхового побега. Мне показалось даже, что я вижу чужие руки. Как будто я — большой глаз, который смотрит на них. А за глазом было черное пустое пространство, и я смотрела из него через дырочку в форме глаза и видела свои руки, пропускающие шнурок через дырки в шкурке.

Потом я вернулась в реальность. Я все еще натягивала шкуру, крольчатина шипела на камне, а Пеппа прибежала с рогаткой и коробкой и сказала:

— Я могу в нее попасть, но она как бы только мнется, смотри…

И показала мне маленькие вмятины на желтом картоне.

Мы перевернули мясо, посолили с другой стороны. Оно хорошо пахло и уже сделалось золотисто-коричневым, как ириска. Костер разгорелся на славу. Пеппа растянулась на лежанке, сняла куртку, кроссовки и теплые штаны, оставшись только в трениках и жилетке.

— Тепло как… Сол, они колются! — Она потрогала ветки.

Кроличье мясо оказалось очень вкусным и хорошо прожарилось. Пеппа съела большую часть, но мне тоже досталась лапка и много мяса со спины. Кажется, это называется седло. Очень полезно есть свежеубитую дичь, потому что в ней много витамина С. Без витамина С можно заболеть цингой, от которой выпадают зубы или сходишь сума. Раньше моряки и полярники все время ею болели, пока не научились есть лимоны, в которых очень много витамина С (а еще его много в капусте и красном перце). У меня с собой были мультивитамины, так что нам не грозило заболеть цингой или другими болезнями, связанными с дефицитом витаминов, например остеопорозом, остеопенией и подагрой.

Мы вскипятили в чайнике воду из ручья и выпили чаю с молоком и сахаром из «Макдоналдса». У каждой из нас было по эмалированной кружке, у меня голубая, а у Пеппы зеленая.

Я подкинула дров по всей длине костра, а Пеппа вскочила и убежала за навес, пописать и покакать в уборной, которую я выкопала палочкой в первый же день, когда мы сюда пришли. Она была босиком и вернулась вприпрыжку, поджимая ноги.

— Блин, холодно как…

Уборную я сделала первым делом. Выбрала место метрах в семи от навеса, ниже него — на случай дождя, достаточно близко, чтобы видеть оттуда горящий огонь. Но когда ты занят там своими делами, за спиной у тебя стоит чернота, так что нужно смотреть на огонь и не думать о черноте. Подтереться можно травой. Я срезала огромный пучок травы и положила его на плоский камень, где ее было хорошо видно и где она немного подсохла.

Было, наверное, всего около половины седьмого, но Пеппа забралась в двойной спальный мешок, заизвивалась там и протянула: «Мя-я-я-гко». Еще у нас было два одеяла, одно флисовое из «Икеи» и одно старое, розовое шерстяное с атласной отделкой. Я прихватила его из дома, где оно валялось на сушилке сто лет.

Кроличья шкурка, растянутая на раме, лежала на влажных листьях мехом вверх. Я не хотела, чтобы она засохла, потому что назавтра собиралась отскоблить от нее остатки мяса и жира, потом обработать золой, мочой и дубовыми листьями (они содержат танины). От этого шкурка должна была стать мягкой и нежной. Инуитки жуют шкуры со стороны кожи и как следует покрывают их слюной, чтобы кожа не засохла и не потрескалась. При жевании нарушается структура кожи, а слюна, наверное, помогает ее сохранить, потому что именно так инуитки обрабатывают меха. Но шкуру можно смягчить и пастой из мочи, золы и дубовых листьев — намазать пасту на шкуру и оставить на несколько дней. Тогда она не испортится. По крайней мере, так было написано на сайте о выделке мехов и шкур, который я читала. Могло еще и не сработать.

Пеппа лежала ближе к огню, а я рядом со стенкой навеса, но мне было тепло, хотя ветер снова поднялся и шуршал оставшимися на березах листьями. Наверное, направление ветра изменилось, потому что он больше не дул сверху, как вчера. Он ударял прямо в навес, так что ткань вздувалась и опадала. Видимо, это был западный ветер или северо-западный, точно определить не представлялось возможности, да и вообще я уже засыпала.

— Расскажи мне про сиу и Сидящего Быка, — потребовала Пеппа. Она любит, когда я ей рассказываю истории на ночь. Я тоже это люблю. Иногда мне приходится выдумывать, если я не знаю всех фактов, дат и мест, но я ей этого не говорю, так как она считает, что я знаю все на свете. В основном так оно и есть. Особенно о сиу, Сидящем Быке и войнах с индейцами на Великих равнинах в тыща восемьсот шестидесятых годах.