– А как же я, Керим? – крикнула мама и засмеялась. И этот ее смех – особенный, по-девичьи звонкий – удивил меня.

Папа остановился, захватил и ее в свои объятья, выдохнул: «Лидушка». Так мы и стояли втроем, пока не объявили о выдаче багажа. В глазах мамы я видела солнечные блики, хотя солнце еще не взошло. «Хочу, чтобы это никогда не кончалось! Хочу, пожалуйста», – молила я кого-то и шептала бабушкино заклинание: «Волшебная трава, исполни мое желание».

Едем в Пятигорск. Урчит мотор старенькой машины. Солнце пританцовывает, раскрашивая мир тонкими кисточками. Радио поет мою любимую песню об оранжевом небе и оранжевом море.

Оранжевый цвет – счастье, что пришло ко мне сегодня.

Папа прижимает меня, перебирает косы; ему нравится, что они длинные. Я еще не рассмотрела его: вижу только профиль и левую ладонь с длинными пальцами и припухшими венами. Правая гладит мою спину. Снова и снова незаметно вдыхаю его запах, млею под ласковыми руками и закрываю глаза. Так люди чувствуют себя в раю. Набежавшая сердитая туча не могла помешать моему восторгу. Торопливо и коротко простучал дождь по стеклам машины и замолчал. Оранжевый мир сверкал – чистый и ясный.

После скудной растительности степей темная зелень кажется акварельной. Впитываю вкусный воздух, приправленный ароматами луговых трав и цветов, чувствую тайну, что прячут горы, слушаю говор буйной речки, похожий на заклинание колдуньи.

– Верочка, смотри! Это Машук и Бештау, – показывает мама, когда по просьбе папы водитель останавливает машину.

– Так вот они какие, горы! – громко вскрикиваю, стараясь перекричать шум горной речки. Представляла их высокими, как Джомолунгма на фотографии из журнала «Огонек», а они оказались гораздо ниже – я смогу дойти до их вершин.

Папа обнял маму, они стоят, прижавшись друг к другу. Я рассматриваю папу, и мне нравится в нем все: и высокий рост, и светлая кожа, и темно-каштановые волосы (в машине они показались черными).

Подхожу к речке. Опустила руку, она покраснела – вода ледяная. Попила с ладошки: вкусно. Наклонилась нарвать для мамы цветов – пахнуло ароматом сырой земли. Какая-то птичка опустилась на невысокий куст и что-то коротко сказала, ей ответила другая, невидимая. Мне хотелось кружиться, петь, я подняла руки вверх, к небу, и, увидев его глубину и ясность, ощутила молитвенное состояние. Я просила. Не словами, а душой – детской, но чувствующей то важное, что необходимо человеку. Меня окликнули родители. Я подошла и увидела счастливые глаза отца: золотисто-карие, в форме миндаля.

Зашелестел дождик. Мы засмеялись и побежали к машине. Проехали немного, и я увидела грустного ослика с понурой головой. Забытое воспоминание вырвалось из ячейки памяти «Раннее детство», и я подумала, что знаю его.

Папа заказал два номера в гостинице «Бештау»: нам – с уютной спальней и небольшой гостиной, себе – однокомнатный.

После завтрака мама показала дом, где она жила и куда меня принесли из роддома. Папа держит нас за руки. Мне это приятно, маме тоже. Я не шевелю пальцами, боюсь, что моя ладошка выскользнет, но папа то легонько сжимает ее, то расслабляет, словно проверяет, с ним ли я. Мама восторженна и счастлива, читает строки Лермонтова возле дома, где жил поэт, а я представляю ее девочкой, кажется мне, что я – это она. Голова закружилась от такого погружения в маму. «Опять фантазируешь?» – улыбается она.

Когда поднимались на один из отрогов Машука к белой круглой беседке, я убежала вперед, а когда оглянулась, увидела, что папа целует маму. Я размышляю о том, что видела. Если родители целуются, значит, они любят друг друга. Но тогда почему они не вместе?

Возле беседки «Эолова арфа» мама рассказывает: она посвящена древнегреческому богу Эолу, повелителю ветров, и создал ее Джузеппе Бернардацци в девятнадцатом веке. Эти слова долетают ко мне сквозь ватное облако, что опустилось на меня и плохо пропускает звуки. Я мечтаю, что теперь родители не расстанутся.

– Я сюда часто прибегала слушать музыку ветра, – говорит мама.

Звуки возвращаются ко мне. Слышу мелодию Эоловой арфы.

– Музыка без музыкантов? – удивляюсь я.

– Да, Верочка, в специальном футляре установили две арфы, и их струны издавали приятные звуки, когда ветер их касался. Ветра не было – арфы замолкали. В детстве мне казалось, что звук идет с небес, – улыбается мама.

– Дочка (я замерла: папа впервые произнес это слово, а не «Верочка», словно понял, что я его окончательно приняла), мы с мамой часто слушали эту музыку.

– Теперь она звучит по-другому. Все звучит по-другому, – мне показалось, эти слова мама произносит с особым смыслом. – Два года назад поставили механическое устройство. Другое время, другое звучание, – многозначительно произносит она.

– Ты называла ее небесной арфой. – Папа обнимает маму.

– А теперь она электронная.

Со скалы, где стоит беседка, видны улицы города, окрестные поселки, Кавказский хребет и строгий Эльбрус. Я слушаю мелодию ветра и уношусь в свои мечтания.