Шрифт:
— Мы не можем позвать господина Армана, потому что сейчас он… в тяжёлом состоянии.
— Как это?
— Господину Арману была проведена трудная операция. Сейчас у него период восстановления. Вряд ли он сможет с вами говорить, так как… — медсестра замолчала.
— Что? Он в коме? — додумала я сама.
— Нет, но ему требуется время…
Божечки… Да вы шутите…
***
Палата Армана располагалась на том же этаже, что и моя. Навестить иностранца оказалось не так уж и сложно. Внутри было тихо. Белые занавески украшали открытое окно, за которым во всю распевались соловьи. Внутренний двор частной больницы был наполнен зеленью, в которой так нуждались не только городские птички, но и даже люди, уставшие от пейзажей каменных джунглей.
Я подошла к автоматизированной кровати, позволявшей настраивать положение лежащего в зависимости от его травм и состояния. Арман спал. Некоторое время я наблюдала за беспечно погружённым в сон мужчиной, страшась потревожить его отдых. Медсестра пустила меня к иностранцу только спустя три дня. Она сказала, что мужчина приходит в себя, но желательно не пугать его, не делать резких заявлений и быть помягче во время пробуждения. Хоть я и относилась к Арману с недоверием, и даже с какой-то неприязнью, мне всё же было трудно просто взять и разбудить его.
— Арман, — наконец решилась я. — Арман, — шёпотом, пододвинувшись как можно ближе, повторила я.
Кардиограф не издал никаких лишних звуков, продолжая работать в штатном режиме. Но при этом я заметила, как зашевелились зрачки мужчины, прикрытые слоем толстых век. Наконец ресницы плавно поднялись вверх, оттягивая кожу назад и освобождая обзор. Арман смотрел на мир опьянённым взглядом, с трудом не проваливаясь обратно в сон. Наконец он заметил меня.
— Вероника, — лицо украсила не менее опьянённая улыбка. — Рад видеть вас.
Не зная, с чего начать, я начала с очевидного:
— Медсестра сказала, что вы пришли в себя.
— Да, — мужчина сглотнул, крепко моргнул и посмотрел на мир по-новому — более трезво. — Меня разбудили пару часов назад.
Повисла тишина. Я не знала, как подойти к теме, не нарушив просьбы медсестры. Но ждать долго всё же не сумела. Пришлось действовать почти напролом:
— Арман, — собравшись с силами, сказала я, — вы оплатили моё лечение.
— Да, верно, — всё ещё с трудом отвечал мужчина. Он продолжал моргать, будто бы это помогало ему приходить в себя.
— Я пришла сказать, что верну вам все деньги.
— Не стоит, — ошарашил он.
Я замотала головой.
— Нет, я не хочу быть перед вами в долгу.
— Вы не в долгу.
— Вы не понимаете… — было начала я, но меня быстро прервали.
— Это я перед вами в долгу. Можете считать, что оплата лечение — это плата за совершённое.
Наконец мужчина пришёл в себя и мог говорить относительно нормально. То же самое можно было сказать и про его стабилизировавшийся взгляд. Теперь, почти при каждой реплике, он смотрел на меня.
— Что это значит? — не поняла я. — Вы в долгу передо мной? С чего бы?
— То, что с вами случилось… в этом есть доля моей вины.
Меня словно окатили ведром холодной воды.
— Что вы имеете в виду?
— Пожалуйста, только прошу вас, не нужно сердиться на меня. Я понимаю, как это выглядит с вашей стороны, но вы не знаете всей картины. Не знаете, как всё выглядит с моей стороны.
Во-первых, я поймала себя на мысли, что Арман больше никакой не Арман. Это был совершенно не тот доброжелательный мужчина — я бы даже сказала, это был не тот льстец, с которым я познакомилась совсем недавно. Но да бог с ним. Грех жаловаться, что человек не может льстить, пребывая при этом в больничной койке. Но вот то, что его речь напрочь лишилась свойственного ему акцента, не могло не настораживать.
Во-вторых же, я совсем перестала понимать его после того, как он заявил о своей вине. При чём тут вообще он? Как он связан с похищением? Может, он намекает на то, что это он похитил меня? Ну… не он, а его люди. И вообще… почему он тоже в больнице? Что с ним случилось? Как всё это связано? Вопросы без предупреждения войны посыпались в голову. Мозг пытался найти объяснение, но вместо этого утопал в непонимании, обречённо разводя руками. Единственный, на кого теперь можно было надеяться — Арман. Он должен объяснить, что всё это значит. Он обязан!
— И как же это выглядит с вашей стороны? — сложив руки на груди, спросила я.
— Верника… — казалось бы, обычное имя, моё имя. Я даже не сразу обратила внимание на то, как он меня назвал. Но, как только поняла… поняла, что он называет меня собственным именем, а не именем сестры Германа Дмитриевича, тут же опустила руки и присела в ближайшее кресло.
— Откуда вы знаете.
Мужчина улыбнулся.
— Я ожидал такой реакции.
— Говорите! — настояла я.
— Я знал это с самого начала. Знал, что Герман меня обманывает.