Дед безнадежно махнул рукой.

— Ну да, дождешься от них этого. Уж лучше с хворостиной бегать, чем с косой.

Он сделал шаг в сторону своего подопечного, который во время нашего диалога внимательно следил за разговором, переводя взгляд то на меня, то на хозяина… а теперь развернулся и помчался вдаль.

Нет, случайный человек не должен заводить умного пса. Не по Сеньке шапка, получается.

Гелия, убедившись, что молоко пагубно не сказывается на нашем экстерьере, решилась подпускать свою овчарку к моему красавцу, и сама стала подходить к нам. Правда, пока что останавливалась на почтительном расстоянии. А я ломал голову: из уважения ко мне или из страха в очередной раз показаться бестактной?

Я склонялся к мнению, что женщинам самоуничижительная критика не свойственна, и скорее всего она уважала меня. Иначе с чего бы улыбалась и щурила по-кошачьи глаза?

Я смотрю, как она щурится, и думаю: кошачьего в ней больше, чем собачьего, хотя она и любит распускать собаку. Даже походка у нее — мягкая, осторожная. Не идет, а к мышонку крадется. Попробуй угадай, что она держит в уме: поиграет только и, натешившись, отпустит, или сожрет живьем вместе с потрохами? Я все чаще стал присматриваться к ней издалека и наблюдая ее, как она ведет себя с другими собачниками, пришел к неутешительному для себя выводу: такая из коготков не выпустит и когда сцапает, тогда уже поздно будет что-то осмысливать. Опыт с такой у меня уже есть, и я, как никто другой, умею осознавать свои ошибки, и уж, милая, как бы ты глаза не щурила, я на твой трюк не попадусь. Я, милая дамочка, стреляный воробей.

Кирюша ничего такого не понимает. Если бы Бог дал ему голосовые связки, то у него ни одна мысль не залежалась бы долго. Вон как уши развесил! А как весь сияет! И ничего тут не поделаешь. Порода у него такая — сеттеринская, вислоухая. Ему и невдомек, что его партнерша по играм чуть чего — сразу за горло…

В общем, с этой парой надо ухо востро держать. Понапрасну не ссориться, но и в друзья не набиваться. Мне при моем здоровье никакие осложнения с бабами не нужны. И когда Эльда оказывается рядом со мной, я кричу хозяйке:

— Можно я это… поглажу ее?

Молоденькая сучка не обращает на меня внимания, а Гелия издалека охотно кивнула рыжей головой.

— А не укусит? — протягиваю я руку к собаке.

— Хороших людей собаки не кусают!

Откуда чужой псине знать то, чего я сам про себя не знаю. Конечно, у меня есть хорошие качества, есть и плохие… как у всякого нормального человека. Но нет таких весов, чтобы можно было определить, что чего перевешивает… На всякий случай я отдернул руку.

Гелия улыбается. Насмешливо. Заметила мое колебание, сразу и мнение определенное обо мне составила.

В ответ я с издевкой спрашиваю:

— Это вам в клубе сказали?

— Нет, — в порыве самолюбования она вздернула вверх прямой и, тут уж против правды не попрешь, довольно-таки симпатичный носик. — Это я в книгах прочитала.

— В книгах вообще-то много всякой ерунды о собаках пишут.

— А вам-то откуда знать!

Нахалка!

— Что ж вы думаете, я такой же серый, как ваша сука? — обиженно бросаю я через плечо, а сам медленно обхожу овчарку сбоку, даю ей время не спеша разглядеть меня. Но она даже не смотрит в мою сторону, или полностью доверяет, или глаз от Кира отвести не может.

Кажется, бояться нечего. Я кладу на ее лоб ладонь и… вздрагиваю.

Нет-нет, Эльда не бросилась на меня со звериным рыком. Взвизгнула хозяйка:

— Только по головке не гладьте!

Боже, как твоя изгнанница умеет создавать шумовые эффекты! У овчарки шерсть дыбом, а Кирюша с заливистым лаем бросился к нам.

Отдернув руку, я спрашиваю у растревоженной Гелии:

— Думаете, у нее от этого глисты будут?

Она обиженно поджимает губы.

— Что ж, вы меня уж совсем за дуру принимаете?

Господи, она еще в этом сомневается…

Я закатываю вверх глаза. Дивлюсь на небо. Оно осеннее, холодное. Тучи низкие — свинцовые. Того и гляди — дождь пойдет. А ветер приземистый уже на поляне хозяйничает, траву стелет. Я только сейчас заметил его.

А Гелия кричит, надрывается:

— Рада, пошли домой!

И я кричу:

— Кир, пошли домой!

Они, чертяги, эти четвероногие друзья, у которых кобелю не положено ссориться с сукой, и ухом не ведут.

Я размашисто шагаю через поляну. Кир глядит мне вслед, не трогаясь с места. Чертовски упрямый пес, а против сук беспомощен, скорее даст какой-нибудь бестии зажрать себя, нежели проявит к ней неуважение. Приходится возвращаться.

Я беру вислоухого сукиного сына на поводок, а Гелии говорю:

— Собаку породистую завели, а соответствующую кличку и то подобрать не сумели.

Нам иногда тоже чертовски хочется укусить их… и не только за грудь. У нас все-таки кобелиные инстинкты приглушены да и интеллект у мужиков — выше собачьего.

— Зато уж вы постарались… Кир… Кирюха.

— С кем поведешься, от того и наберешься! — говорю я, сверкнув глазами. — Это — Кир! Царь такой был!

— Неужто даже царь?

Вот он — мой звездный час! Получи, милая, за все сполна!