В то же время разнообразная коммуникация осуществляется и между индивидами, не имеющими общей годности. В этих потенциально конфликтных взаимодействиях многие сигналы могут повысить годность особей, которые их посылают, нисколько не повысив годности получателей или даже снижая ее. Например, верветка может издать крик тревоги не потому, что появился хищник, а потому, что заметила обильно плодоносящее дерево и хочет отвлечь других обезьян, а сама без помех попировать. Мы могли бы назвать такие сигналы нечестными или ненадежными, подразумевая, что они вредны для получателей.

Ненадежные сигналы, если они многочисленны, угрожают стабильности коммуникации. Если получатели перестают выигрывать от коммуникации, то эволюционируют таким образом, что перестают обращать внимание на сигналы. Не обращать на что-то внимание нетрудно. Если данная структура больше не выгодна, она исчезает – как исчезли глаза у крота и пальцы у дельфина. То же самое было бы применимо, скажем, к структурам нашего слухового аппарата или головного мозга, служащим для обработки звуковых сообщений, если бы эти сообщения были в целом вредны для нас.

Аналогично если бы получатели сигналов извлекали из них настолько большое преимущество, что отправители перестали бы выигрывать от коммуникации, то последние постепенно эволюционировали бы так, что прекратили бы посылать сигналы [61] . Коммуникация между индивидами, не имеющими общих стимулов – общей годности, по определению хрупкая. И чтобы она нарушилась, стороны не обязательно должны быть заклятыми врагами.

Мы привыкли считать, что при беременности отношения матери и ее потомства симбиотические. В действительности они с самого начала в какой-то мере конфликтные. Чтобы максимизировать собственную годность, мать не должна отдавать все свои ресурсы плоду, который она вынашивает. Часть ресурсов следует уделить уже рожденным и будущим детям (следовательно, и самой себе). Плод, напротив, будет развиваться в сторону предпочтения собственных потребностей нуждам своих братьев и сестер. Вследствие этой асимметрии давления естественного отбора на мать и на плод эволюция должна заставить плод запрашивать у матери больше ресурсов, чем для нее было бы оптимально выделить любому своему отпрыску.

Эволюционный биолог Дэвид Хэйг находчиво предположил, что эта разница давлений естественного отбора на мать и на плод объясняет, наряду со многими другими явлениями, странности в работе инсулиновой системы у беременной женщины [62] . Через плаценту плод вырабатывает и выделяет гормоны в кровоток матери. Один из этих гормонов, плацентарный лактоген человека (hPL), повышает инсулинорезистентность. Чем более мать резистентна к инсулину, тем дольше уровень сахара в ее крови остается повышенным и тем больше ресурсов может заполучить плод. В ответ организм матери увеличивает собственную выработку инсулина. В конечном счете мать и плод достигают своего рода равновесия, при котором уровень сахара в крови остается повышенным немного дольше обычного, но намного меньше времени, чем это было бы, если бы организм матери не вырабатывал повышенные дозы инсулина. Плод прилагает неимоверные усилия, пытаясь управлять содержанием сахара в крови матери: плацента выделяет от одного до трех граммов hPL в день [63] . Для крохотного организма, занятого ростом, это существенный расход ресурсов. Для сравнения: плацентарные гормоны, не участвующие в этом «перетягивании каната», могут влиять на мать при дозах в тысячу раз меньших.

Логика эволюции не только придает смысл некоторым удивительным явлениям, как, например, использование гормонов матерью и плодом в борьбе за ресурсы, но и ставит новые дилеммы. Возьмем хотя бы те же крики тревоги. Вплоть до 1960-х гг. их функция в общем представлялась самоочевидной: особи издают эти звуки, чтобы предупредить других членов своей группы. Даже если система предупреждающих сигналов означает, что особь тратит время на осматривание, вместо того чтобы, скажем, кормиться, а также становится более легкой добычей для хищника, считалось, что дело того стоит, поскольку это повышает шансы на выживание группы. Биолог Джордж Уильямс в своей классической книге «Адаптация и естественный отбор» (Adaptation and Natural Selection), опубликованной в 1966 г., яростно спорил с этой логикой. Допустим, что одна особь в группе эволюционировала таким образом, чтобы не издавать предупреждающие крики или издавать их менее часто. Эта особь находится в лучшем положении, чем все остальные: она продолжает пользоваться выгодами предупреждений со стороны соплеменников, но платит за это меньшую цену или не платит вообще. Такой признак будет отобран и распространится в популяции, и в конце концов никто больше не станет издавать звуки тревоги. Почему же эти сигналы сохраняются у столь многих видов? В некоторых случаях ответ можно найти в родственном отборе. Например, желтобрюхие сурки издают сигналы тревоги, но не все они делают это одинаково. Большинство сигналов тревоги издают матери, только что принесшие потомство. Детеныши, хуже взрослых особей умеющие замечать хищников, могут получить от этих сигналов значительный выигрыш. Предупреждение своих детенышей об опасности для матерей обернется выгодой, а о том, чтобы предупреждать других членов группы, они не заботятся [64] .

Аналогично, возможно, объясняются некоторые сигналы тревоги у арабских тимелий: они живут группами тесно связанных друг с другом особей, и предупреждающие звуки способны повысить годность птицы, которая их издает, тем, что помогают выжить ее потомству или потомству ее братьев и сестер [65] . Однако трудно понять, почему порой одинокие тимелии тоже издают звуки тревоги, хотя им некого предупреждать об опасности.

Логика эволюции коммуникации объясняет, почему индивидам, имеющим много общего (матери и ее плоду), бывает так трудно эффективно взаимодействовать друг с другом. Она также объясняет, как возникает коммуникация между сторонами, которые кажутся обреченными исключительно на противостояние. Хотя наличие и выраженность общих стимулов важны, еще больше значит возможность – или ее отсутствие – гарантии честности сигналов и, следовательно, их по большей части полезности для получателей.

Какие общие стимулы существуют у хищника и жертвы? Никто из них не хочет терять ресурсы. При условии что дичь почти наверняка убежит от хищника, обоим будет лучше, если хищник вообще не станет нападать и оба сэкономят энергию. Однако добыча не может просто послать хищнику сигналы, означающие: «Ты не сможешь меня поймать!» У всякой дичи был бы стимул отправлять такие сигналы, даже у особей слишком молодых, старых, усталых, раненых или неподготовленных, чтобы спастись от хищника. Тогда у хищников не было бы никаких оснований верить сигналу. Чтобы подобный сигнал работал и сохранялся, вероятность того, что он исходит от особи с достаточно высокой годностью, чтобы спастись, должна быть очень велика. Иначе сигнал не будет эволюционно устойчивым, а следовательно, станет отбраковываться естественным отбором и в конце концов исчезнет (а то и вообще не возникнет).