Пытаюсь сделать вдох. У меня не выходит. В груди больно, горло сдавлено, голова кружится и ладонь саднит. Хватаю ртом воздух как выброшенная из воды рыба.

— М-ма-ма, — хриплю, глядя на фото.

— Носом дыши, — слышу тихий мужской голос у себя над ухом. — Медленно вдыхай вместе со мной. Давай, маленькая.

У меня получается. Холодный сырой воздух щиплет раздраженные ноздри. Тёплая ладонь ложится мне на живот, слегка надавливая на него.

— Выдыхай через рот, — он продолжает говорить со мной.

Выдыхаю.

— Умница, — хвалит, как послушного щенка. — Ещё раз, Юна. Медленный вдох через нос. Выдох через рот. Дыши же, девочка. Сама. Давай.

И я дышу, послушно выполняя команды Воскресенского.

— А я все думал, когда рванет, — бубнит он скорее для себя.

— Тебе сюда нельзя, — тихо хриплю ему.

Макс, хмыкнув, поднимает меня с земли, держит одной рукой, второй старается отряхнуть мне штаны.

— Уходи.

— Ага. Побежал уже.

Огрызаясь, сажает меня на скамейку. Скептически осматривает. Снимает с себя куртку, поднимает меня, подстилает её, сажает сверху.

— Моя мама... — слова даются так сложно.

— Знаю. И что на меня успела ей громко нажаловаться, успел услышать.

— Я хочу побыть с ней одна. Или, — к горлу снова подступает ком, а слезы щиплют глаза. — Это мне теперь тоже нельзя?!

— Ч-ч-ч, — садится рядом, обнимает. — Можно, конечно. Сколько угодно. Но не сегодня. В таком состоянии я тебя одну не оставлю. Уверен, она бы меня поддержала.

Молчим. Мне все равно, как Максим меня нашел. Лучше бы не приезжал. Поцеловал и исчез. Еще и жалел, наверное!

— Идем, — помогает мне встать.

Терпеливо ждет, пока я попрощаюсь с мамой. Помогает перешагнуть через оградку. Накидывает на плечи свою куртку поверх моей. Поддерживая за талию, ведет к воротам. Пристегивает на переднем пассажирском.

— Что это? — замечает рану на ладони.

— Содрала об ограду, когда упала. Нестрашно.

Закатывает глаза, демонстрируя всем своим видом, что я просто глупый ребенок. Приносит из багажника аптечку. Промывает порез перекисью. Она шипит и превращается в розовую пену. Промокает салфеткой.

— Больно, — дергаю рукой.

Ловит за запястье, возвращает на место. Дует на ранку. Заклеивает ее пластырем.

— Едем в травму, — сообщает мне, хлопнув дверью.

— Это всего лишь царапина.

— Это кладбище, Юна. Мало ли что может туда попасть. Хочешь заражение крови? — пугает меня. — По глазам вижу, что не хочешь. А исчез я потому, что работы было много. У меня кроме Зарецкого есть еще масса других дел, которые надо было срочно решить. Насчет твоих танцев я попробую поговорить с Владом, пока он здесь.

— Спасибо, — рассматриваю его руки, спокойно лежащие на руле.

Красивые, сильные. В глаза смотреть не могу. Мне стыдно и за истерику, и да, черт возьми, за поцелуй.

Доезжаем до травмпункта. Меня осматривают, еще раз обрабатывают рану, делают какую-то прививку и отпускают.

Макс не везет меня домой. Останавливается у небольшого кафе с блеклой неоновой вывеской. Выбирает столик. Заказывает чай и жаркое в горшочках. Мой желудок предательски урчит, радуясь предстоящему обеду. Воскресенский довольно щурится, глядя на меня.

Тянет руку через стол. Прикасается пальцами к губам.

— Втянула ты меня в историю, девочка. Потерпи немножко, ладно? Я все решу. У нас еще есть время.

Макс

Юнкин переезд бесит. И в груди давит противно. Я знаю, что Влад ее не тронет до свадьбы. Это принципиальная позиция. Я не такой благородный. В башку снова лезут сомнения. Да, он дебил, конечно, но может с ним ей и правда будет лучше? Только как отдать теперь, если уже присвоил? Я так не умею. Предупреждал глупую девчонку.

Помог ей перевезти вещи. Они там вдвоем остались. Я не смог. Чтобы отвлечься, позвонил сыну. Мечусь теперь по квартире, представляя разные непотребства, которые сотворил бы с ней я, не Влад. Он другой. Холодный, надменный. Весь такой из себя аристократичный. А у меня все горит внутри. Я долго замораживался, превращая кровь в застывшую магму. Юнка вытащила из меня наружу все живое. Маленькая зараза! Оно теперь кипит, болит и не дает покоя. Как оголенный нерв. Поможет только мышьяк.

Не хочу мышьяк.