— Ударился?

— Молчать! Быстро легла рядом с ним!

Он забирается следом за нами. Я слышу, как закрывается дверь.

— Лежать тихо! Издадите хоть звук сразу стреляю!

Снаружи слышны голоса, стук дверей автомобиля. Мы трогаемся.

— Куда вы нас везёте? — спрашивает отец.

— Ты меня не понял? — орёт наш конвоир.

Я ничего не вижу, но слышу два быстрых шага по гулкому металлическому полу, удар, глухой стон и тяжёлое дыхание.

— Так понятнее? Больше не повторяю!

— Папочка, — шепчу я сквозь слезы.

— Ничего, Лиза, ничего… Мы выберемся…

По моим ощущениям, мы едем не меньше часа. Сначала все время вниз, потом вверх, вверх, потом снова вниз, а потом я уже не различаю. Внутри душно и грязно. Держаться не за что и на каждом повороте мы сползаем и перекатываемся, больно ударяясь о стены.

У меня болит голова, подступает тошнота, начинает казаться, что это никогда не кончится. Наконец, мы останавливаемся. Долго ничего не происходит, но потом открывается дверь и внутрь попадает прохладный свежий воздух. Как бы не была ужасна дорога, и какое бы облегчение не давала остановка, она вызывает ужас. Лучше было бы ехать и ехать, и никогда не останавливаться. Пока мы едем с нами ничего не может произойти…

— Сели на пол! Садись, сучка!

Мы кое-как усаживаемся. Самочувствие хуже некуда. Я слышу голоса и шаги — кто-то подходит к нашему фургону. Тьму разрезает яркий свет фонаря, ослепляя и причиняя боль глазам.

— Надень на них это.

Мне на голову натягивают грубый зловонный мешок.

— На выход! Встали!

Нас берут под руки и вытаскивают из машины, но не отпускают и волокут дальше, проводят по мягкой земляной дорожке, заводят в помещение и ведут через несколько комнат. По крайней мере, у меня именно такое ощущение.

— Освободи им руки.

Кто-то срезает пластик с моих запястий. Потом я слышу шаги и стук двери. Руки ничего не чувствуют кроме боли. Они налились тяжестью и стали чужими, мертвыми. Я болтаю ими, бью друг о друга, пытаюсь тереть, заставляю сердце гнать в них кровь, но они не повинуются и не хотят тянуться к голове. Мешок с моей головы стягивает папа. Он растирает и массирует мои руки и через некоторое время я начинаю их чувствовать.

Мы стоим посреди небольшой комнаты. Пыльный каменный пол, выложенный кирпичом и булыжником, каменные стены, маленькое окно, закрытое снаружи ставнями, тусклая лампочка под черепичной крышей, грубая деревянная дверь.

— Похоже на пастуший домик… — говорю я.

— При других обстоятельствах здесь могло бы быть даже неплохо.

— Ну да, если бы нам дали хотя бы парочку стульев.

Комната совершенно пустая, если не считать грязного ведра в углу.

— Пап, что это такое? Что происходит? Это Инга устроила?

— Инга? Да нет, Инга на такое не способна. Поорать — это пожалуйста, а такой налет организовать она бы не смогла. Исключено.

— Кто эти люди? Что им надо?

— Пока не знаю… Надеюсь, скоро поймем.

Я подхожу к двери, прислушиваюсь… Всё тихо, никаких звуков… Осторожно толкаю её — закрыто.

— Пить хочется…

— Да… Но единственное, что мы сейчас можем — это попытаться сберечь силы… — Отец опускается на пол и опирается спиной о стену. — Иди, Лиза, присядь. Надо постараться уснуть. Боюсь, что силы нам еще пригодятся.

Ноги дрожат, я сажусь рядом с папой. Пол не холодный, но жесткий и неровный. Пытаюсь найти более-менее удобное положение. Нет, ничего не получается… Во рту сухо, голова раскалывается, болят запястья, ноют все кости. Мне страшно, но стараюсь не показать виду. Думаю, отцу сейчас тоже страшно и за себя, и за меня.

— Завидую я, пап, закаленным спартанским мальчикам — их бы такие условия не смутили…

Я пытаюсь бодриться, но получается не очень.

— А ты попробуй лечь, положи голову мне на колени и попытайся найти такое положение, чтобы камни не так больно впивались. Будем с тобой как йоги.

Я ложусь. Неудобно, но ничего, обтекаю своей плотью выпирающие из пола булыжники.

— Мы с тобой как ягнята в этом пастушьем вертепе.

— У ягнят, Лиза, есть сено и вода, а у нас только пустое ведро. Но мы умнее ягнят — сейчас наберемся сил, а утром начнем рыть подкоп.

— Да, граф, ваше сиятельство. Или как правильно? Надеюсь, что это займет не так много времени, как у Монте-Кристо… А я ведь знаю одного из этих молодчиков, что нас похитили.

— Что ты говоришь? Как это? А почему ты молчала, ничего ему не сказала?

— Потому что у меня есть маленький лоскутик надежды, что он сможет нам помочь.

Я рассказываю про встречу с Николой, как мы познакомились, про Юльку, про их любовь, без подробностей, конечно.

— Так может это он навел? Втерся в доверие, всё разузнал и организовал налёт?