Затаив дыхание, он отстраняется. С распухших губ капает слюна, они покрасневшие и прекрасные, и она небрежно стирает влагу ребром ладони — и… она не может не знать, что это с ним делает, верно?

— Еще раз, — хрипло говорит он.

Он просовывает ноющую головку меж нераскрытых губ, —медленно-медленно, пихаясь упорно и властно, — и Кира стонет, сдаваясь и наконец впуская член, вынужденная обхватить багровую вершину губами. Она поднимает на Романа взгляд.

Карелин дергается, как пятнадцатилетний школьник, и вынимает член обратно.

Не вытирая в этот раз слюну, она скребет ногтями по его грудине и соскам, и целует в шею — неуверенно и порывисто — да, она точно подозревает, что это все с ним делает. Он сжимает член у основания на полную мощь, дабы не кончить прямо сейчас и прямо вот так.

Обвивая шею и кое-как цепляясь, царапаясь хаотичными прикосновениями, Кира тянет мужчину на себя и шире разводит ноги, позволяя мощному туловищу полностью опуститься на нее.

Роман отгоняет хрупкую ладонь, когда понимает, что она уже сама себя ласкает, и доводит девушку до судорожного всхлипа быстро своей рукой — жесткими, суматошными, как останки его сгорающих до тла мыслей, движениями.

Он берет несколькими прерывающимися поцелуями ее рот — каждый раз срывая печать за печатью безмолвия.

Напряженное под ним телом заводит и страшит и манит одновременно, и все это на скорости до упора, по встречной, во мгле неизвестной дороги, и если разобьется — то пускай…

Когда Кира слегка приподнимается на локтях, он проникает во влагалище двумя пальцами — и это должно стать якорем, должно помочь сфокусироваться и заземлиться, вогнать в его упрямую башку хоть немного просвета, но, блядь, это все становится прямо противоположным.

Его накрывает, как воронкой лихорадок, выворачивающих кожу и одеревеневшие вдруг мышцы наизнанку, и каждая из них безустанно пожирает иную.

Стараясь растянуть ее рукой и удержаться от того, чтобы засадить сразу глубоко, он хватает свободной ладонью край милого лица, призывая смотреть на себя.

И Кира смотрит.

Она словно заморская принцесса с распущенными волосами, маняще прикрывающими мякоть груди; с влажными глазами и приоткрытыми, израненными его вниманием губами, она принимает толчки и каданс проникновений, то неожиданным наклоном головы выражая смущение, то безмолвным движением губ — волнение и трепет.

Кира касается налившегося обжигающей кровью члена в попытке направить его себе между ног, и Карелин теперь удерживает ее лицо на весу, уже приподняв и за голову.

— Лучше будет, если ты сразу войдешь. Чтобы… сразу и все. Это будет долго, если…

Он качает головой, вынимая пальцы и направляя член к ее лону самостоятельно.

Если сразу войдет, то вообще ничего дальше не будет.

Карелин собирается идти на компромисс, у него есть план, конечно же, он не собирается, как щенок в первый раз, ткнуться в жаркую дырку и потерять голову как…

… как сейчас, потому что именно так и случается.

Входит рвано и неотесанно, и она цепляется то за его грудину, то за окаменевшую руку — призывая бедрами углубиться, но и закусывая губу от ощущений тесноты — и Рома толкается дальше, и толкается больше, и толкается глубже.

С невнятностью хрипов, бесперебойным хлюпаньем и сумасбродством.

Химера в заточении грудины расправляет хрупкие крылья, лопающийся хрящ за хрящом, и уже драконом ухает в пропасть, опаляя из пасти изнанку его кожи — ни одной крупинки тела Романа не остается нетронутым — лихим, скворчащим огнем.

И они трутся друг об друга лицами, не отрываясь даже на миг, потому что чудится… если сдвинуться — то магия лопнет, как воздушный шарик, наткнувшись на острие иголки.

Царапает она его ребра сладко-сладко и сама мечется, когда Рома невольно ускоряется и теряет что-либо человеческое в крещендо ритма. Качается под ним беспомощно и исступленно. Грудь колышется в такт засаживаниям. И срывается на стоны под настырным упорством толчков, жаждущих глубину.

И Рома с сиплым пыхтеньем мнет и лижет мякоть грудок, а затем мнет ей между ног, надавливая и дергая навершие.

Недостаточно.

Больше.

Еще.

Ем нужно много, ему хватит только все-все-все. Хребет будто вывернулся кнутом — и выдернут наружу, и теперь безжалостен ударами снаружи, подгоняя и подгоняя. Только попробуй остановись. Только попробуй выдохнуть.

— Кира, — хрипит он, — Кира, ты…

Он должен сказать ей. Он должен произнести слова, что она должна кончить, но он не может или не успевает или забывает — Роман и сам толком не знает.

Пихается он безудержно, дыша сладостью ее щеки, и наконец кончает, изливается, — сразу наваливаясь губами на разгоряченный рот. Невпопад и смазанно, но как же похуй, что так нелепо.