Отца Афанасия Зарубин помнил еще озорным парнишкой Генкой Паниным с самой хулиганской окраины города. Но именно озорным, дерзким. В нем от рождения не было той безжалостной злобы волчонка, которая так свойственна малолетней шпане. То ли Бог, то ли случай уберегли его от воспитательной колонии для несовершеннолетних, и Панин благополучно убыл в армию. Домой он не вернулся. Зарубин слышал, что после службы в горячих точках он подался в духовную семинарию, но сначала в это даже не поверил. Поверить пришлось позже, когда Панин вернулся в родной город уже в качестве настоятеля храма отца Афанасия.

Вернулся он в самое отчаянное время, когда в городе взяли власть попрятавшие уже ненужные партбилеты партийные аппаратчики и местная братва. Афанасию для попечения достались их бесчисленные молчаливые жертвы, уже ни на что в этой жизни не надеющиеся. И для всех он находил доброе участливое слово, многим помогал, чем мог. А потом пошел слух, что крещенные им ребятишки болеют куда меньше других, и потянулся к нему народ и из других городов. А потом перехлестнулись его пути и с уголовной братвой. То просили его кровавую разборку между своими предотвратить, то отпеть отправившегося в мир иной другана… Дальше – больше: с просьбами помочь разобраться в щекотливых делах с конкурентами стали к нему обращаться и бывшие партийные секретари, ставшие банкирами, бывшие директора заводов, ставшие их хозяевами, городские власти и даже милицейское начальство. Отец Афанасий никому не отказывал, потому что любой мир считал делом богоугодным и правильным.

Откуда у него брались на это силы, Зарубин понять не мог. Но ведь находились. И в какой-то момент Зарубин ясно осознал, что без отца Афанасия город окончательно превратился бы в загон, где сильные помыкают слабыми без всякой жалости. А зачастую и без злобы даже – как помыкают бессловесными тварями. Отцу Афанасию удавалось разлившуюся в воздухе злобу хоть как-то утишить. Раз заговорили они об этом с Зарубиным, и батюшка с печалью сказал, что уповать можно на то, что все-таки опомнятся со временем люди, поймут, что нельзя так жить, как они живут… И еще пригласил Зарубина зайти на занятия в воскресную школу – посмотреть на ребятишек, послушать их звонкие голоса…

«С такими детками как можно веру терять? Они совсем другими растут. Я даже не столько от молитв, сколько от них сил набираюсь», – тихо признался он. И так это было сказано, что Зарубин решил в школу обязательно заглянуть.

А на рассвете следующего дня инспекторы патрульной машины ГАИ обратили внимание на большую собачью стаю, грызущую что-то в кювете. Когда милиционеры вышли из автомобиля и подошли ближе, увидели уже обглоданный собаками труп, в котором сразу опознали отца Афанасия.

Прибывшая на место преступления оперативная группа районного УгРо, с которой по старой памяти приехал и Зарубин, обнаружила в снегу, неподалеку от трупа, пистолет «ТТ». Осматривая обочину, Зарубин приметил след правого переднего колеса джипа, впечатавшийся в замерзшую мочу. С внешней стороны протектора резина была стесана, и во льду четко отпечатались следы шипов… Зарубин хотел рассказать об этом начальнику УгРо, возглавлявшему оперативную группу, но тот раздраженно отмахнулся:

– За ночь по трассе тысячи машин с шипованными колесами проехали, попробуй найди их теперь. И кто искать будет? У нас студенты юрфака следаками пашут.

Но Зарубин не отступал. И поведал майору о тамбовском джипе-чероки, о встрече тамбовских «быков» с Ломакиным. Он даже номер джипа собрался назвать, но майор как-то слишком пристально посмотрел на него, отвел в сторону и наставительно сказал:

– Дед, ты теперь участковый? Вот и следи за алкашами на своем участке. Или с ментовскими законами не знаком?

– Это с какими же? – буркнул Зарубин.

– Не совать нос туда, куда тебе не положено! – отрезал начальник УгРо и угрожающе добавил: – Если не хочешь остаться совсем без носа.

Сказал и пошел не торопясь к своим подчиненным, толпившимся у трупа.

Зарубин молча смотрел в его могучую спину и думал, что убийц отца Афанасия для блезиру поищут, конечно, но никого не найдут, а может, и найдут… да не тех. Под шумок «не тех» арестуют, потом освободят, а приостановленное производством уголовное дело навсегда похоронят в архиве. Брат брата, тем более номенклатурного, не выдаст, пусть и двоюродного.

Ближе к вечеру Игнат Васильевич зашел в пивной бар в центре города. Его держал местный уголовный авторитет Паша Колода, имевший четыре ходки в зону. Две из них в советские годы обеспечил ему, кстати, сам Зарубин.

Сев за столик в затененном углу, он прислушался к разговорам посетителей. В районном городке, как в деревне, новости сорока на хвосте носит. Все обсуждали убийство отца Афанасия. Говорили, что, мол, киллеры позарились на несметные церковные деньги, которые вроде бы накопил батюшка.

Зарубин и полкружки не выпил, как напротив него уселся громадным корявым пнем Колода. Вид у него был мрачный. Впрочем, когда он был другим? С самых юных лет от него так и несло опасностью. Зарубин допил кружку и посмотрел прямо в беспросветные глаза Колоды: