Молодой сотрудник прокуратуры Егор Аверьянович Абелин заглянул в кабинет начальника именно в эти неприкосновенные минуты. Друз недовольно покосился на Абелина и только рукой махнул на стул – мол, садись да помалкивай. Новости, судя по всему, шли к концу.

На экране появилось безбрежное поле колосящейся пшеницы, колышимой порывами теплого ветра. «Просто картина художника Левитана из школьного учебника „Родная речь“», – подумал Егор Аверьянович. Или та самая картинка в букваре, с которой, как в песне поется, начинается Родина.

И тут в кадре возник человек. Он вошел в волнующееся пшеничное море, задумчиво поглядел на далекий горизонт, потом сорвал несколько колосков и стал внимательно их изучать. Такие кадры Абелин видел по телевизору сотни раз. Телекорреспонденты не терзали себя муками творчества, выбравшись в сельскую местность. Они загоняли начальство в колхозное поле и заставляли теребить колосья. Все это называлось «Труженики села вырастили богатый урожай зерновых».

Но с этим человеком что-то было не так, и Егор Аверьянович даже не сразу сообразил, что именно. Потом дошло. Человек был негром.

И тут диктор ликующим голосом сообщил, что сей молодой уроженец Африки после окончания института решил остаться в СССР и теперь работает агрономом в колхозе.

– Ни хрена себе агроном, – прохрипел на этих словах Друз, а Егор Аверьянович вздрогнул – Друз просто дословно угадал его мысли.

– Ладно, чего у тебя там?

Егор Аверьянович, дрожа от возбуждения, доложил, что в ходе расследования одного хищения выяснилось, что преступник, прежде чем проникнуть в помещение, подслушивал за дверью, чтобы убедиться, что там никого нет…

– Ну и что? Что нам это дает? – не понял Друз радости Абелина.

– Как что? Он же ухом прямо к замочной скважине приложился!

– Ну, приложился, – раздраженно сказал Друз. – Тоже событие! А если бы он задницей приложился? Ты бы тоже тут скакал от радости?

Но увлеченный своими соображениями Абелин раздражения начальства даже не заметил. Не до того было.

– Генрих Трофимович, так ведь доказано уже, что строение ушной раковины человека так же неповторимо и уникально, как и папиллярный узор пальцев! Контуры завитка, противозавитка, козелка отличаются абсолютной индивидуальностью! И почти не изменяются при соприкосновении с какой-либо поверхностью! Независимо от силы придавливания!

– Ну это, я думаю, зависит от того, как придавить, – не желал сдаваться Друз. – Если по уху дубиной двинуть, так, думаю, изменения там произойдут!

– Ну у нас-то дубины не было, Генрих Трофимович! А то придавливание, которое наблюдается, когда прикладывают ухо к замочной скважине, индивидуальные характеристики не меняет. Так что эксперт сказал, что отпечаток замечательный! Дайте, говорит, живое ухо – мигом идентифицирую!

– Ну, правильно! Есть у тебя отпечаток со всеми козелками и завитками, а где ты само это ухо возьмешь? В натуральном виде?

– Так ведь у нас не только ухо есть, Генрих Трофимович!

– Ну да? А еще что?

– Зубы!

– Чьи зубы? Откуда зубы? Он что, еще и дверь зубами грыз?

– Он же сторожа укусил, Генрих Трофимович, когда тот его задержать пытался! Оттиск зубов оставил – просто загляденье. И тут я вспомнил! Мне врач зубной сказал, что он по зубам всех своих пациентов помнит.

– Ну, сказать-то он все может!

– Там оттиск необычный. Очень характерный!

– Ну, в общем, все ясно. Следов – море. Уши с зубами! И что ты со всем этим богатством делать будешь?

– Преступника искать! Для начала надо обойти все зубные кабинеты – кто-то из дантистов может по оттиску клиента вспомнить?

– Может вспомнить, а может и нет. Только это, Аверьяныч, ты не забывай, что ты прокурор, а не опер начинающий, а то я же вижу – сейчас сам побежишь по зубодерам с высунутым языком. Пусть милиция тебе людей выделит для оперативной работы.

– Ага, и сама преступника поймает! – проговорился о своих тайных мыслях в азарте Абелин.

Друз крякнул.

– Тебе, Аверьянович, опыта, понимаешь, надо набираться. Потому что книжки – это одно, а жизнь совсем другое. Такие козелки подбрасывает, что самому и представить невозможно. Я-то в твои годы такого уже насмотрелся!

Друз даже головой тряхнул, будто не веря собственным воспоминаниям.

– Я ведь в милиции начинал. Это потом в прокуратуру перебрался… Направили меня на работу в Новоукраинский райотдел милиции Кировоградской области, на Украину. И было там большое, богатое село – тысячи две дворов, не меньше. Народ там жил… Не то чтобы как сыр в масле катался, но упитанно жил, ни в чем себе не отказывал. Самогон сулеями и четвертями пили. Кролей держали – орды, а кур и вовсе не считали. Борщ варили из всего, что в огороде растет, так что ложка в нем торчком стояла. По осени, как урожай соберут, гуляли так, что держись!