В этот-то момент его и настиг контакт с калебаном, и Макки ощутил, как все его тело погружается в беспощадный коммуникативный транс. Ментальные щупальца были узнаваемы – они принадлежали Фэнни Мэй. Макки невольно – в который раз – подумал: какое это несусветное, неподходящее имя для звездной сущности. Слух его не воспринимал ничего, но слова явственно звучали в голове, а внутреннее свечение невозможно было спутать ни с чем другим. Это Фэнни Мэй. Синтаксис ее речи стал более изощренным с тех пор, как они познакомились.

– Ты любуешься одним из нас, – сказала она, обращая его внимание на солнце, только что скрывшееся за зданиями.

– Я стараюсь не думать о звездах как о калебанах, – ответил он. – Это мешает мне наслаждаться их природной красотой.

– Природной? Макки, ты не понимаешь собственного сознания, и даже не понимаешь, как ты им пользуешься!

Это было типичное для Фэнни Мэй вступление к разговору: обвиняющее, напористое, словно он общался не с прежним дружелюбным калебаном. Глаголы Фэнни Мэй теперь употребляла с большей ловкостью и умением, словно бравируя своими успехами в языкознании.

– Что ты хочешь, Фэнни Мэй?

– Сейчас я думаю о твоих отношениях с женскими особями твоего вида. Ты вступал в брачные отношения больше пятидесяти раз, не так ли?

– Это правда. Да, признаю. Но почему ты…

– Я твой друг, Макки. Какие чувства ты испытываешь ко мне?

Он и сам много об этом думал. В интонациях Фэнни Мэй он ощутил сильное напряжение. Собственно, он обязан жизнью этому калебану с невероятным и смешным именем. Но, между прочим, Фэнни Мэй тоже обязана ему жизнью. Вместе они сумели устранить угрозу, освободить жертвенную звезду от бичеваний. Теперь многие калебаны предоставляли свои люки перескока, с помощью которых все сознающие могли в один миг перемещаться с одной планеты на другую, но все нити межзвездных сообщений держала в своих руках именно Фэнни Мэй. Эти сообщения повисли на волоске из-за странного кодекса чести, обязывающего калебанов скрупулезно исполнять условия договоров. Случилось так, что Макки спас ей жизнь. Думая сейчас об их взаимной зависимости, он испытывал теплое чувство товарищества.

Фэнни Мэй почувствовала это.

– Да, Макки, это дружба, это любовь. Ты испытываешь это чувство в отношении своих человеческих спутниц?

Этот вопрос не на шутку разозлил Макки. Зачем она так напирает? Его сексуальные отношения ни в коей мере не касаются Фэнни Мэй!

– Твоя любовь быстро превращается в гнев, – упрекнула его Фэнни Мэй.

– Есть определенные ограничения в том, что касается личных отношений чрезвычайного агента БюСаба с кем бы то ни было.

– Что здесь главное, Макки, должность чрезвычайного агента или эти ограничения?

В ее вопросе звучала насмешка. Не выбрал ли он работу в Бюро просто потому, что неспособен на теплые отношения? Но Фэнни Мэй на самом деле была ему небезразлична. Он восхищался ею… и она могла его ранить, потому что он восхищался ею и… и… вообще, был к ней неравнодушен.

Он заговорил о своем гневе и своих обидах:

– Если бы не было Бюро, то не было бы Конфедерации, и не было бы нужды в калебанах.

– Да, в самом деле. Люди должны с почтением взирать на агентов БюСаба и испытывать страх.

Это было невыносимо, но Макки не мог избежать теплого чувства, которое он, несмотря ни на что, испытывал к этому странному калебану – существу, что могло невозбранно, в любой момент, вползти в его сознание и говорить так, как не осмеливался говорить никто. Если бы ему удалось найти женщину, столь же близкую ему по духу…

Именно эта часть их разговоров не давала покоя Макки и преследовала его. После того, как они не общались несколько месяцев, почему она решила обратиться к нему буквально за три дня до того, как на Бюро обрушился Досадийский кризис? Она вывернула наизнанку его эго, а потом уколола его этим вопросом:

– Почему ты так холоден и механичен в своих человеческих отношениях?

Нельзя было не заметить иронию в словах калебана. Фэнни Мэй сделала его посмешищем в его собственных глазах. Он чувствовал теплоту, да, даже любовь к калебану, но не к женщинам рода человеческого. Это незащищенное чувство он берег исключительно для Фэнни Мэй, но никогда не направлял его на своих женщин. Фэнни Мэй возбудила его гнев, потом низвела гнев до словесной перепалки, а затем превратила в немую печаль. Но любовь устояла.

Почему?

Женщины были партнерами по постели. Это были тела, которые использовали его, а он использовал их. Это был вариант, абсолютно невозможный с калебаном: Фэнни Мэй – звезда, пылающая атомным огнем; вместилище ее сознания непостижимо и недостижимо для любого мыслящего существа. Тем не менее, она смогла вытянуть из него любовь. Он дарил ей любовь, и она это знала. Он не прятал свои эмоции от этого калебана, когда тот протягивал к нему свои ментальные щупальца.

Она, без сомнения, уловила, что до него дошла ее ирония. Отчасти это было поводом для натиска. Калебаны в своих действиях редко руководствуются каким-то единственным мотивом – в этом их колдовское очарование и суть раздражающего некоторых существ общения.