Джедрик вздохнула. Эти пятьдесят – всего лишь блеющие бараны, которые должны заманить на ядовитую почву Досади особого зверя. Они – это небольшой избыток, который исчезнет, будет проглочен, прежде чем кто-либо успеет понять смысл жертвоприношения.

Досади – больная планета, подумала Джедрик. К этой мысли добавилась и другая: неужели эта планета – Ад?

Многие именно так и считают.

Нас наказывают.

Но никто не понимает за что.

Джедрик откинулась на спинку стула, осмотрела свой кабинет, не отделенный дверями от залитого ярким светом коридора. Мимо входа прошмыгнула фигура странного говачина. Эта лягушачья тварь шла по какому-то поручению, держа в лапах пачку коричневых бумаг. Зеленая кожа блестела так, словно это существо только что выпрыгнуло из воды.

Говачин напомнил ей о Бахранке, взявшемся завлечь Макки в ее сеть. Бахранк исполнял все ее распоряжения, потому что Джедрик поставляла ему вещество, к которому тот был пристрастен. Собственно, этот глупец становился зависимым от всего, с чем сталкивался. Он зависел даже от жизни. Наступит день, когда Бахранк с потрохами продаст ее шпионам электора; однако будет слишком поздно, и электор узнает только то, что она посчитает нужным. Джедрик выбирала Бахранка с той же тщательностью, с какой работала с компьютером, с той же осторожностью, которая делала ее способной ждать Макки. Бахранк был говачином. Эти существа отличались невероятным упорством в выполнении тех задач, за которые брались. Говачины обладали врожденным чувством порядка и очень редко преступали закон.

Она не спеша оглядела кабинет: скудная, функционально-эффективная обстановка порой удивляла ее саму. Кабинет, точнее его обстановка, отражал ее личность, которую она скрупулезно, до мелочей, отшлифовала. Тем не менее, она испытывала неподдельную радость, сознавая, что скоро навсегда его покинет. Так насекомые навсегда сбрасывают ставшую тесной хитиновую оболочку. Кабинет имел четыре шага в ширину и восемь в длину. Левая стена была занята двенадцатью металлическими шкафами – темными свидетелями ее методичного усердия. Джедрик сменила коды на замках и запрограммировала шкафы на самоуничтожение на тот случай, если жабы электора попытаются добраться до содержимого. Люди электора спишут это на вспышку ярости, на последний отчаянный акт саботажа. Пройдет некоторое время, прежде чем сомнения приведут их к правильным выводам и к неудобным вопросам. Но даже тогда они не смогут заподозрить ее в гибели пятидесяти человек. В конце концов, она ведь тоже одна из этих пятидесяти.

Эта мысль вызвала у нее смутное ощущение потери. Как же вездесущи соблазны властных структур Досади! Как они тонки! То, что она сейчас сделала, вызовет сбой в компьютерной системе, регулирующей распределение неядовитой пищи в единственном городе Досади. Еда – вот настоящая база досадийской социальной пирамиды, монолитной и отвратительной. Этот сбой выбросил Джедрик из могущественной ниши этой пирамиды. Она носила личину Кейлы Джедрик, офицера связи, долгое время – достаточно для того, чтобы насладиться механизмом власти. Утратив ценное положение в бесконечной игре на выживание, она останется с личиной Кейлы Джедрик-воительницы. Это был смелый ход – все или ничего. Высокая ставка обнажила жестокую суть. Азартная игра началась давно, в глубинах вымышленной досадийской истории, когда предки Джедрик осознали сущность этой планеты и стали воспитывать и обучать человека, который способен делать немыслимые ставки.

Я и есть тот человек, сказала она себе. Наш час пробил.

Но правильно ли они поняли проблему?

Взгляд Джедрик упал на единственное окно, выходящее на струящуюся по глубокому ущелью улицу. В окне она увидела собственное отражение: чрезмерно узкое лицо, тонкий нос, большой рот и огромные глаза. Ее волосы, если бы она позволила им расти, были бы похожи на бархатистый черный шлем, но Джедрик стриглась очень коротко: она не объект сексуального интереса и должна полагаться исключительно на свой ум. Так ее воспитали. Досади рано преподала ей уроки жестокости. Джедрик отличалась высоким ростом еще будучи подростком, ее тело всегда было довольно длинным, поэтому она выглядела высокой, даже когда сидела. Она свысока смотрела на говачинов и мужчин-людей. Это был еще один дар и еще один урок от любящих родителей и их предков. Избежать этого досадийского урока было невозможно.

Все, что ты любишь и ценишь, будет использовано против тебя.

Она наклонилась вперед, чтобы отражение исчезло, и стала смотреть на улицу. Да, так лучше. Ее сограждане-досадийцы перестали быть живыми и трепещущими. Они превратились в безликие, пляшущие, словно на экране монитора, фигурки.

Движение было редким, отметила про себя Джедрик. По улице проезжали бронированные автомобили. Пешеходов почти не было. По окну выстрелили всего-то один раз. Она продолжала нелепо надеяться, что стрелку удалось ускользнуть. Но скорее всего патруль поймал этого дурака. Окраина постоянно испытывала кварталы Чу на прочность, невзирая на удручающе однообразный результат. Это было проявлением отчаяния. Стрелки редко дожидались спокойных часов, когда даже некоторые из самых влиятельных и могущественных отваживались выходить на улицу.

Симптомы, все это симптомы.

Вылазки Окраины были лишь одним из многих досадийских симптомов – она научилась читать их за время своего восхождения к вершине пирамиды власти, которое привело ее в этот кабинет. Это была не просто мысль, скорее привычное ощущение, к которому она не раз возвращалась в моменты размышлений.

У нас запутанные отношения с нашим прошлым, и религия не может объяснить их. Мы необъяснимо примитивны, наши жизни сплетены из знакомого и чужого, из расчетливости и безумия.

Это делало некоторые безумства особенно привлекательными и величественными.

Я сделала безумный выбор?

Нет!

Все данные находятся у нее в голове – факты, от которых невозможно отвернуться. Досади была космической сборной солянкой: немного этого и немного того…

В результате получилась груда несовместимых вещей.

ДемоПол, с помощью которого Досади манипулировала своим контролируемым компьютерами обществом, не вписывался в этот особый мир – мир, использующий энергию спутника, находящегося на геосинхронной орбите. От ДемоПола за милю несло первобытным невежеством, как от пережитка общества, погрязшего в абсолютном легализме – закон для всего и все для закона. Догму о том, что немногие вдохновленные Богом избрали каньон реки Чу и построили город, изолированный от ядовитой атмосферы планеты, и о том, что все это произошло всего каких-то двадцать поколений назад, было пока невозможно переварить. Да и энергетический спутник, что висит под барьером Стены Бога, – результат долгой и утонченной эволюции, в ходе которой должно было быть отброшено такое уродливое явление, как ДемоПол.