Шрифт:
Он же обещал.
Он не возвращается.
2.
– Это куда ты идешь-то? Да еще без халату? И без бахил?
Пожилая санитарка хмуро разглядывает меня, и остро ощущается, насколько непрезентабельно, потерянно сейчас, наверно, выгляжу.
В старом пальто, пожертвованном соседкой, с разношенных сапогах на три размера больше, чем надо… Страшилище. Бомж.
Хотя, как еще может выглядеть человек, потерявший все в пожаре?
– Ой… Простите, я просто…
– Здесь реанимация. Здесь нельзя.
Я знаю, что нельзя! Но мне надо! И потому не ухожу. Настаиваю.
– Но тут… Пожарный, понимаете? Алексеев Петр!
– Это который? У которого все лицо сожженное? Или у которого руки?
– Не знаю…
– А ты кто? Родственница? Родственникам все уже сказали давно.
– Нет… Я… Он меня из огня…
Старушка-санитарка оглядывает меня внимательнее. Наверно, следы ожогов тоже ищет. Но их нет.
Благодаря ему.
– Ну ладно. Туда все равно нельзя посторонним. Даже родственникам. К тому, что с руками обожженными, мать рвалась, не пустили. А к тому, что с лицом, девушка… Правда, она его в коридоре увидела, как везли в реанимацию, так в обморок упала, говорят. Там места живого нет.
– Можно… Пожалуйста, посмотрите, как там он? Пожалуйста. Петр Алексеев.
Наверно, я очень жалко выгляжу. Но плевать. Даже лучше. Может, пожалеет…
Санитарка медлит, потом вздыхает.
– Гляну. Жди.
Уходит.
Смотрю на себя в отражение стеклянной двери в реанимационный блок. Стекло мутное. Не просвечивает. Видно только меня. Маленькую. Худую. С запавшими глазами и всклокоченными волосами.
На пожарных рухнули деревянные перекрытия.
Старый дом, тридцатых годов постройки…
Я видела, как это произошло.
Я кричала. Наверно. Потому что сейчас трудно говорить. С хрипом. И горло болит. Но все это – настолько мимо. Настолько – ерунда.
Такая же, как и то, что все мои документы сгорели, что у меня нет жилья. Нет работы. Ничего нет теперь.
Не важно.
Словно в постоянном прокручивающемся кадре – невероятно привлекательное лицо, серые глаза.
Улыбка. По сердцу. По нервам. Голос. Спокойный. Уверенный такой.
– Малышка. Я вернусь.
Почему ты обманул меня, Петр Алексеев? Почему не вернулся? Я с тебя спрошу за это. Только выживи.
– Ну что, девка, Петр Алексеев твой – это тот, что с лицом обожженным. Неплохо там все. Глаза не пострадали, кожа – затянется, хоть и шрамы будут, конечно. А вот легкие… Обожгло. Но парень молодой, может, восстановится…
Сажусь прямо по стене на пол.
Легкие. Может, восстановится… Поднимаю взгляд на старушку:
– Вам санитарки нужны?
3.
– Опять ты? Какого хрена ходишь здесь?
Она красивая. Высокая, с нервными пухлыми губами и темными волосами. Подходит ему очень.
Прикуривает, прикрываясь от ветра, коротко смотрит на меня. Зло.
Я ее понимаю. Наверно. Или нет?
Когда рядом с твоим парнем постоянно трется не-пойми-кто… Наверно, это напрягает. Но она же должна осознавать, что я ей – не соперница? Хотела бы… В глупых ночных мечтах…