– Да.

Это я сказала? Вслух? Да? Вслух сказала? Ой… 

Видно, глаза выдают мой страх и отчаяние. Потому что он невесело усмехается. 

– Не ври. Кому я такой нужен? Франкенштейн… 

– Это неправда. Неправда!

– Неправда? – он повышает голос, глаза опять горят злобно и жестко. Так не похоже на того веселого улыбчивого парня, что успокаивал меня у останков моей прошлой жизни! – Неправда? Хорошо. 

Он опять оглядывает меня. Уже по-другому. Тягуче. С мягким и одновременно мучительно жгучим прищуром. 

Под этим взглядом я теряюсь. Вспыхиваю. Горю. По всему телу – словно всполохи. Его фантомные прикосновения. 

– Хорошо, - опять повторяет он, - посмотрим, как ты умеешь отвечать за свои слова, малышка. Дверь защелкни. 

5.

Переход от издевательского тона к приказному настолько неожиданный, что я не задумываюсь. Просто протягиваю руку и защелкиваю замок на двери. 

– Сюда иди.

Плеть. У него в руках. В его голосе. Щелк! 

И я иду.

Удивляясь самой себе. С предвкушением и острой тянущей болью. В сердце. И ниже. 

– А ты смелая, да? Малышка?

Не отвечаю. Ему мои ответы и не нужны. Он разглядывает меня. С болью и каким-то исследовательским натуралистическим интересом. А мне , наверно, должно быть гадко от этого. Но не гадко. 

Это же он.

Я все понимаю.

Я не дура.

Я знаю, для чего он это делает. Что им движет. Чего он добивается. 

Почему он нарочито груб и не отворачивает лицо. Заставляет меня смотреть. Вернее, думает, что заставляет. 

Потому что меня не надо заставлять. Я делаю это сама. С удовольствием. 

Каким-то дурацким шрамам на коже не скрыть его лицо. Это невозможно. Это даже смешно представить. 

Шрамы – они всего лишь сверху. А внутри – он все тот же. Смелый, веселый, отчаянный и добрый парень, который вытащил меня, непутевую дурочку, из-под кровати в задымленной квартире, который ласково убирал слабые руки, вцепившиеся ему в куртку и мешающие нормально перехватить под коленками, который разговаривал со мной, без увещеваний и злости, спокойно и ласково. Который ушел спасать других людей. И обещал вернуться. 

Он хочет мне что-то доказать. Показать.

Он плохо меня знает.

Я наклоняюсь и целую его. Нежно-нежно, едва касаясь подживающей кожи губами. Я не хочу причинить боль. 

Петр выдыхает. Резко. Кулаки сжимаются, словно он… Едва сдерживается, чтоб не оттолкнуть. Но не отталкивает. 

Я глажу, аккуратно, провожу кончиками пальцев по груди, ниже, живот, сокращающийся чутко под ладошкой, твердый… Боже, какое блаженство! Я об этом и не мечтала…

Ниже, к резинке спортивных штанов.

Сердце колотится, о ребра стучит, стучит, стучит…

– Убери руки, малышка…