Замок щелкает, и только тогда я понимаю, что не слышала шагов.

Я закрываю программу. Мониторы гаснут. Скрипит дверная ручка, и я бросаюсь за стоящий справа стеллаж, прижимая коленки к груди, надеясь лишь на то, что охранник не станет осматривать помещение.

— Максфилд здесь, — произносит неизвестный голос и цокает языком. — Опять злой, как черт.

— Как всегда не вовремя приехал, — вторит другой.

Свет зажигается, а значит, мне недолго осталось сидеть незамеченной. В поисках куда бы спрятаться, я верчу головой, пока не замечаю открытую дверь, похожую на ту, что обычно ведёт в кладовую. Остаётся лишь надеяться, что по ту сторону вместо привычного хлама окажется выход. Опираясь на ладони и колени, я подползаю ближе и, стараясь не дышать, заглядываю внутрь.

Лестница. Разумеется. Это здание соткано из коридоров и лестниц.

Стараясь не бежать и ориентироваться по табличкам на этажах, я спускаюсь вниз. Сворачиваю направо, иду минуту, другую. Время не терпит. Ноги сами несут вперед. Двери мелькают однотипными полотнами и нет им конца, и наконец я останавливаюсь, понимая, что окончательно заблудилась.

Я делаю два длинных вдоха, стараясь не поддаваться панике. Здесь меня никто не знает. У меня еще есть время, чтобы найти выход.

И вдруг свет гаснет.

Я застываю на месте. Надежда на спасение, успевшая за это короткое время зажечься внутри, потухает следом. Глаза не могут привыкнуть к темноте. В коридоре, где нет окон, она ощущается безмерной, словно вселенная. Я пытаюсь идти, но стены вырастают будто из-под пола, в местах, где их совершенно не должно быть. Эти бесконечные коридоры как моя жизнь, в лабиринтах которой я потерялась и заблудилась, и выхода не найти.

Стараясь сохранять спокойствие, я касаюсь прохладных стен кончиками пальцев. Срабатывает аварийное освещение, разрывая тьму красными огоньками на полу. Боже, спасибо!

Я подлетаю к табличке с картой эвакуации и понимаю, что забрела слишком далеко. В крыло, допуска в которое у Блэйк нет.

Рука сама тянется за ухо, чтобы включить наушник. Арти меня убьет. А Шон разровняет землю над моим несчастным прахом. Но выбора нет, поэтому я выдавливаю тихое «Прием».

— Прием, — тут же отзывается Арт. Позади него слышатся шаги, он то ли бежит, ударяя тяжелыми подошвами по бетонному полу, то ли за ним гонятся.

— Мне нужна помощь, — шепотом прошу я.

— Где ты? Все еще в первом блоке?

— В третьем, — сощурившись и сжавшись, отвечаю я.

— Какого лешего тебя занесло в третий? Это же противоположная сторона комплекса.

— Я потом расскажу. Мой пропуск здесь не работает. Свет погас.

— Возвращайся через крышу. Найди любую лестницу и поднимайся наверх, пока не попадешь на улицу. Там сориентируешься, куда бежать.

«О нет, только не через крышу», — едва не вою я. Поврежденная лодыжка — память о прошлом забеге по крышам — принимается противно ныть, словно подтверждая мое плохое предчувствие.

— До связи, — бросает напоследок Арт, и его голос растворяется в стуке моих шагов.

В коридоре по-прежнему висит тишина. Что бы Шон не задумал, действуют они с Артом явно далеко от этого места. Я сворачиваю в первый лестничный пролет и несусь наверх, пока ступеньки не кончаются. Лампочек тут нет, поэтому двигаться приходиться на ощупь. Руки машинально тянутся обшаривать стены, и наконец нащупываю ручку.

Хоть бы вышло.

Замок поддается, и дверь открывается. В глазах белеет от яркого света. Я с силой прищуриваюсь, пытаясь сообразить, куда идти. Сердце бьется на пределе, а нервы натянуты так, что прикоснись — и, как струны, лопнут, ведь на плоской крыше посреди бела дня я как муха на ладони.

Я осматриваюсь. Позади меня лес, значит, центральный вход слева. Доберусь до аварийного выхода и спущусь вниз, а потом покину его, как сотрудник лаборатории, решаю я. И снова бегу.

Единственное, что я слышу — мое влажное дыхание и хруст снега под подошвами.

Вдох-выдох.

Холодает. Я стараюсь не думать о том, что пальто осталось внизу.

Я стараюсь не думать вовсе, но невольно погружаюсь в воспоминания, прочитанные и подсмотренные, мои собственные и принадлежащие парням, теперь уже из этой реальности, жестокой и правдивой.

Я вижу отца, взгляд синих глаз которого, серьезный и упрямый, говорит мне, что такое отношение я заслужила.

Он уходит. Мне пять, и я плачу в подушку, но не жалуюсь маме.

Мне двенадцать. Он высаживает меня у женского пансионата и уезжает. Снова.

Мне двадцать один. Я стою перед монитором, разбитая и разрушенная, и не удивительно, но опять вижу лишь его спину.

«Я отдал свой долг».

Вдох-выдох.

Я вижу Тайлера.

Бегущего. Прячущегося. Дерущегося. Запутавшегося тринадцатилетнего мальчишку, стоящего с занесенным ножом.