Сегодняшнее утро начинается рано. Я открываю глаза от шума голосов. Вокруг темно. Сквозь занавешенные ветошью и заклеенные бумагой окна я вижу: солнце еще не встало. Настольная лампа, слишком тусклая для такого помещения, служит единственным источником света в комнате, которая нашими стараниями обросла мелочами, превратившими ее в дом: шкаф в углу из трех сложенных друг на друга ящиков, стопка поддонов под матрасами и даже большая столовая зона, собранная из кресел зрительного зала и огромного деревянного стола.

Слева — территория Джесса и Шона, где царит идеальный порядок, только тщательно соблюдая который, по их убеждению, можно выжить. «Хочешь изменить мир — начни с собственной кровати», — примерно так звучит жизненный принцип, который они всеми способами пытаются навязать.

Артуру, правда, на их слова плевать с высокой колокольни, потому что в углу напротив словно символ противостояния душным армейским ценностям — его матрас, застеленный явно наспех красным флагом с желтыми кисточками. Сшитый то ли из блестящего атласа, то ли из сатина, он вечно сползает на бок, так что сидеть на нем сплошное мучение. Это и кровать, и стол, и диван, и просто свалка всех вещей, которые могут понадобиться среди ночи. Где-то сбоку от этого беспорядка спим мы с Рейвен, но сейчас ее половина постели даже не разобрана. Сидя перед ноутбуком вместе с Ником, она о чем-то увлеченно рассказывает.

Если бы не столь очевидная разница в росте, их с лёгкостью можно принять за брата и сестру — оба темноволосые, белокожие, со слишком яркими, резкими и не свойственными англичанам чертами лица. Глядя в экран, заслонившись волосами, словно черными занавесками, одинаково о чем-то хмурятся. Вокруг разложены свернутые кольца электрических проводов и пустые кружки — свидетельства бессонной ночи.

Я с облегчением вздыхаю, хваля себя за то, что перед сном вытащила из дневника несколько последних глав и перенесла на карту памяти. Мои догадки, что как только Ник сможет встать, он примется изучать содержимое диска, подтвердились. Слишком рано ему знать о нас.

— Доброе утро, — смущенно роняю я, выползая из постели и подбирая одеяло.

Вся реакция на мое приветствие — едва заметный кивок. Ник не оборачивается и ничего не отвечает. Как и Рейвен, впрочем, не обращает на меня внимания.

— Привет, Ви, — это Шон. Он уже успел привести себя в порядок и налил кофе.

Я киваю, оглядывая пустующие матрасы. Джесса нет, значит, его очередь дежурить. Арт, спящий прямо возле моих ног, еще что-то сонно бормочет, пряча голову под подушку и не желая вставать.

— Сколько агентов сейчас здесь, в Карлайле? — спрашивает Ник уже громче, и его вопрос теперь могут услышать все. Раз наступило утро, сохранять тишину больше нет необходимости.

— Не больше двадцати подключённых к Эхо, и то все — исключительно твоя группа. Новички. Сколько обыкновенных военных — не знаю. Может, сотни. Мы никогда не отслеживали.

— Представляю, в каком Максфилд бешенстве, что потерял сразу стольких, — ухмыляется Ник, достает из кармана тонкую резинку и стягивает отросшие волосы в хвост.

Рейвен довольно хмыкает:

— Еще бы.

Они переглядываются.

В грудной клетке неприятно щемит. Потому что их общение кажется таким буднично-рутинным, будто эти двое не пару дней назад встретились, а работали бок о бок долгие годы.

И это почти невозможно вынести.

— Глупая самонадеянность… — цедит Ник и раздражённо толкает по столу стакан, где одной рукой его ловит Рей.

— По большому счету, сейчас его интересуют лишь двое, — говорит она.

«Я и Ник», — вздыхаю я обречённо. И вряд ли отец остановится, пока не найдет нас.

— Ты имеешь ввиду… — раздается голос Шона.

— Я и Ник, — уточняет Рейвен. — Вместе мы сможем провернуть такое, что Максфилду и не снилось. Полковник так пытался защитить эту информацию снаружи, не подумав о том, что вор все эти годы дожидался внутри, — хохочет она.

Какого? Я изумленно захлопываю рот и, чтобы выплеснуть колючую обиду, резко стаскиваю с Арта одеяло, заставляя его проснуться. Он протестующе стонет.

— Поднимайся, тебе менять Джесса через полчаса, — говорю я, картинно подхватываю полотенце и спускаюсь вниз.

«Я и Ник, — выплевываю я, слишком громко топая по лестнице, стараясь не угодить ногой в пятую и восьмую ступеньки, они совсем рассохлись. — Господи, да у них же ни капли общего».

Я не ревную, нет. Если только немного. Самую малость.

Скорее даже не ревную, завидую.

Потому что они часами вместе, когда мне позволено лишь наблюдать издалека, удостаиваясь лишь подергиванием плеча вместо приветствия.

Арт появляется спустя пару минут. Растягивает рот, зевая, и потягивается, как кот.