Я был в столь взвинченном состоянии, что презрел правила приличия и после обмена приветствиями высказал государю свое удивление визитом к Путилову. На что Михаил II мне совершенно спокойно ответил:

— Уважаемый Пётр Александрович, хочу напомнить вам, что с господином Путиловым я знаком давно: в свое время я поверил ему и результатом стало появление Обуховского завода, решившего значительную часть проблем с нашей артиллерией. О нашем сотрудничестве я не сожалел ни минуты! Вам должно было быть известно, что последний проект Морского порта, который Николай Иванович ведет за собственные средства серьезно рассорил брата Константина и Путилова. Так что членом партии Мраморного дворца его считать не следует. А нам подобная мощная фигура ой как может пригодиться!

При этих словах Государя я стал успокаиваться. Но если бы я знал, как далеко зайдет наш разговор, я бы выпил полфунта валерьянки, может быть, смог бы его пережить без лишних седых волос, которых после сего разговора прибавилось на моей голове.

— Вы ведь хотите знать, к чему я готовлю Державу Российскую, и почему держу в тайне многие свои замыслы?

Я согласно склонил голову. Многое из деяний Государя было для меня загадкой. Я убеждался, что за его некоторыми поступками, в коих не было, на первый взгляд, логики, была своя, непонятая мною подоплека. Посему обратился в слух, ибо от этого разговора, я понял сие в этот момент, зависело — буду ли я работать с сим Хозяином земли Русской, либо мне будет проще уйти в отставку, дабы сохранить свою честь и достоинство. В том, что помыкать и руководить из-за спины Михаила II я не смогу, я уже убедился.

— Дважды Россия в истории своей сталкивалась с коалицией всех европейских держав, дважды сие приводило ее к катастрофическим поражениям. Я имею ввиду Ливонскую войну при Иване IV и Крымскую войну, в которой и я принял посильное участие.

— А нашествие Наполеона? — удивился я.

— Мы были противу французов не одни, с нами была Британия. В первую очередь ее финансы и оружие. В Ливонскую войну за поляками стояли турки и французы, а за шведами — англичане. Сейчас есть угроза того, что мы вновь окажемся в противостоянии со всей Европой. Есть два одинаково плохих для нас варианта: Германия-Австрия-Турция при нейтралитете Британии и Франции, это ежели Германия повернет свои взоры на Восток и захочет усилиться за наш счет. Либо противостояние союза Франция-Россия при нейтралитете или даже союзе с островитянами против той же оси наших ближайших соседей. И не знаю, чего следует бояться более: противостояния всей Европе либо войну с союзниками, которых только врагу пожелать.

— Михаил Николаевич, но откуда у вас такие сведения? Я говорил позавчера с канцлером, а вчера с его товарищем, они видят развитие событий в Европе несколько иначе.

— Канцлер Горчаков — выдающийся дипломат, но его видение России в едином концерте европейских держав — идеалистические бредни, что несут только вред. Во главе нашей политике должен быть прагматизм и неустанное продвижение интересов Империи. Разбить Турцию, почти дойти до Константинополя… и позорно отступить на поле боя, не получив Проливы, а потом и просрать все победы на мирной конференции!

Я был ошарашен и грубостью Государя, и его оценкой нашей внешней политики. Нет, я знаю, что Михаил, как истинный солдафон, бывает не сдержан в выражениях, но за время работы в Государственном совете он показал себя как человек щепетильный в протоколах и этикете, эмоционально даже холодноватый. И тут такой пассаж!

— Прошу прощения за грубость, вырвалось. Когда я думаю о том. сколь много солдат и офицеров мы положили на полях сражений, с каким трудом завоевывали победы, чего стоят подвиги Шипки и Плевны! И что? Что получила Россия в результате этой войны?

— Но освобождение Болгарии и создание…

— Даже это нам удалось профукать. Если бы на престол Болгарии посадили Константина или Николая, нет, все-таки Константина… Тогда да… Но даже сего малого достичь не удалось! Братушки оказались в орбите германо-австрийских интересов. Мы — с носом!

Я склонил голову. Увы, Государь прав. Итоги Русско-Турецкой войны назвать удовлетворительными мог только отъявленный льстец.

— Итогом войны должно стать получение экономических преференций. Если этого нет — война проиграна, каков бы ни был результат сражений.

— Извините, Государь, вам не кажется таков взгляд на войну несколько… слишком прагматичным…

— Добавьте еще и циничным, Пётр Александрович. И вы будете правы. Но если радеть о пользе государственной, этот взгляд единственно верный. К сожалению, будущая европейская война может стать для нас иной, абсолютно иной. Это будет война за существование России как государства, и русских — как православного народа. Война против всей Европы.

И Государь перекрестился на икону Спаса и стал шептать слова молитвы, я присоединился к сему горячему порыву, ибо понимал, что сказанное императором — результат его тяжких дум и анализа фактов, которые мне пока что неизвестны. После молитвы Михаил II продолжил.

— Конечно, мы будем делать все, чтобы предотвратить таков ход событий. Каждый из нас, мужей, облеченных властью, будет работать для цели предотвращения сего страшного события. Ежели оно станет неизбежным, мы должны быть готовы. Скажите мне, что есть главным врагом нашего государства?

Я попытался навести собеседника на требуемый ему ответ, спросив:

— Внешний либо внутренний.

— Петр Александрович, не надо сих маневров, говорите, как думаете…

— Либеральные умонастроения, подрывающие основы нашей государственности.