Ник поднял глаза и медленно моргнул.

– Ясно. Сделаю чай, – мужчина сглотнул и, крепче приобнимая парня за плечи, повёл его в комнату. Тот невольно прижался щекой к груди и беспомощно сжал пальцы. Почему квартира такая странная? Пустая, огромная. Никогда здесь ещё не было так темно и жутко.

– Она забыла куртку, понимаешь? Ей холодно будет. Замёрзнет, моя Ди. Она… – шёпот паники нарушил маленькую видимость покоя и Костя проглотил ответное ругательство в себя. Нервы сдают, но он обещал держаться. Ради мамы, папы, Дианы.

Странный был разговор в начале лета перед её отъездом в языковой лагерь вожатой. В кафе девушка держала старшего брата за руку и с загадочным блеском в глазах просила:

– Проследи за Никусей. Не трудно?

Костя удивлённо поднимал брови:

– С чего бы вдруг? Ты же и раньше уезжала в лагерь, он был один. Без присмотра.

Она кусала губы, держа руку мужчины. Доверчиво, как могла держать только его.

– А вдруг случится так, что мне надо будет уехать в Бельгию на несколько лет? Как он будет без меня, один? Мы оба знаем, Костяш, что с тобой ему будет лучше, чем с кем-то другим. Ты и я – одно целое. Правильно? – она соединила свой мизинец с мизинцем Кости и подмигнула, – вот часть себя, в лице тебя, я ему и оставлю.

И зачем ему была нужна эта ответственность ростом в метр семьдесяд?

Сестре Костя ничего не пообещал тогда, но теперь входил с кружкой чая в комнату, где Толмачёв уже спал, крепко прижав к себе куртку любимой. Давно Субботин не испытывал облегчения от того, что кто-то уснул. На плечи парня он притянул одеяло, оглядев пространство квартиры. Уютно. Её купили родители Толмачёва в подарок на окончание школы. Диана въехала сюда через месяц. Жили как семья – взрослая, отдельная от родителей семья. И Костя за три года здесь ни разу не появлялся. С печалью он заметил в прихожей туфли сестры, её ботинки на небольшом каблучке, на спинке стула висело лёгкое летнее платьице, стоял на тумбе любимый флакон духов унисекс. Делаешь вдох и понимаешь: это лишь вещи, а душа квартиры вся полностью его. Толмачёва. Присутствия Дианки здесь никогда и не было. Слишком чистый пол, ни пылинки на столе, фотообои с парусниками и вещи, надо же, стоят по линейке; книги на двух уютных полках у стены устроились в алфавитном порядке и воздух знакомый, но нелюбимый Костей. Запах отличника. Это тот самый запах, который встречается в тех квартирах, где ремонт – это дело цикличное. Заканчивается один, начинается другой, пока не воцарится идеал, красота и примерность. «Больной перфекционист» – подумал Костя, глядя на спящего.

За что-то Диана любила его, а Косте было не по себе. Скорее бы на воздух. Пока не проснулась истерика. Тихо мужчина закрыл за собой входную дверь и по привычке закурил прямо на лестничной площадке. Слишком пусто на душе, чтобы оставаться рядом с Толмачёвым ещё хотя бы минуту.

Есть такие люди – зеркала. Идеальные зеркала. В них нет изъянов, испорченых линий. Кривые зеркала, именуемые обложкой глянцевых журналов. По коридорам университета шёл Константин Субботин и все замечали его как то самое зеркало. Высокая фигура, крепкие плечи, очерченая пиджаком талия и ровные скулы, орлиный нос. Он собирал на себе взгляды присутствующих пока проделывал путь от входа к аудитории, где его ждал первый курс. Выходя из дома для соседей он был ещё просто Костик, а заруливая на университетскую парковку становился для каждого Константин Николаевич. В траурном брендовом французском костюме и неизменно уложеной копной светлых волос орехового цвета. Его ловили взглядом второкурсницы и мямлили себе под нос «здравстуйте», отлично зная, что он никогда не ответит. Холодный, угрюмый. Тяжёлым взглядом он смотрел перед собой, а за спиной слышал журчание чужих голосов:

– В трауре он просто бомба.

– Кто-то же ночами утешает такого.

Костя шёл и про себя думал, что к вечеру опять придётся поднимать давление с плинтуса. Его выдернули на занятия сразу же на следующий день после похорон. «Первый курс, замены нет, какие отгулы? В ноябрьские праздники отгуляешь. Сейчас у тебя пары. Ты же живой», – объяснял деканат накануне утром, между делом бросая сочувственные фразочки. И весь стиль, блеск очаровательных глаз катились к чёрту, когда невыспавшись Константин Николаевич вальяжно вваливался в аудиторию вчерашних школьников.

– Bonjour 1 вторая группа, – громко салютировал мужчина, устраиваясь за свой рабочий стол, а мыслями был где-то у деканата, выламывая ногой всю мебель, купленую вместо зарплат профессорам. Ему не нужно было много. Всего лишь два дня прийти в себя. Две ночи сна. Паршиво, и этого не дали.

Из тумбы на стол легли конспекты, сложенные потрёпаной стопкой и кожаный футляр с очками Рай Бан. Вместе с этим Константин Николаевич расположил два импортных учебника, записную книжку и документы в прозрачных файлах. Срочные анкеты, которые отправят в шредер уже этим вечером. Он затянулся глубоко воздухом и выдохнул на стекло очков. И всё же атмосфера занятости добавляла жизни к образу молодого преподавателя теории французского языка. Три года он проделывал одни и те же действия за пять минут до начала лекции и думал о том, что дни идут не зря. С обеда до позднего вечера учит будущий свет лингвистики и дипломатии. Но сегодня утром он понял, что всё это напрасно, если в один миг без твоего желания жизнь подходит к концу. Трагедия… Что о ней знают сонные глаза вчерашних школьников, если в судьбе Константина Николаевича безвозвратно утрачена частичка семейного счастья. Он смотрел на студентов пустыми глазами и не знал с чего начать. Никак не мог понять, определить для себя – почему они все здесь сидят, а его сестра не жива? Раздражая всех вокруг крутил между пальцев ручку и мог так сидеть час и двадцать минут, не меняя позы. Затем снимал очки и сжимал в кармане пиджака капли от сердца. Мама попросила иметь при себе. Медик, ей не откажешь. В конце занятия он осматривал каждого присутствующего и делал то, что никогда не пришло бы в голову – виноватил всех, что Дианы больше нет. Жизнь, планета, люди всё есть, а её, надо же, нет. Сегодня утром во двор такси зарулило, точно такое же в котором разбилась Диана, и Костя готов был бросить гаечный ключ в лобовое стекло. Внезапно и просто. Позвонил друг, отвело. Смех на задней парте он хотел уничтожить отборным трёхэтажным, но слишком много материала нужно изложить.

Еле как он дожидался окончания пары и, выпроводив группу студентов, закрывал аудиторию изнутри. Хорошая ведь девочка была, за что? Его лихорадило и кружилась голова, а картина рабочего стола быстро меняла своё содержание, когда у учебника французского оказывалась бутылка коньяка. Глык и рюмка исчезала сначала в горле, потом в сознании, успокаивая нервы. Второй глык и благодаря рюмке краски за окном наконец становились настоящими. Пожелтевшие листья облетали с деревьев в лужи, у больницы велась нескончаемая битва за стройку нового ЖК, где висел ярко-бирюзовый баннер. Хорошо, что Диана этого больше не увидит, она терпеть не могла эту стройку.

Лениво моргая Костя перевёл взгляд на тропинку, ведущую к корпусу. Вот и розовая плита валяется в кустах уже десятый месяц, зелёное яркое пальто убегает с пар на свидание, Толмачёв тяжёлым шагом плетётся в корпус. Что? Надев очки, мужчина всмотрелся в толпу студентов. Через каждые пару шагов парень среднего роста останавливался и поднимал голову высоко, обнимая себя руками. Не по погоде одетый (в лёгкой кожанке) он мешал прохожим, устремив глаза в тёмное, дождливое небо. Его ноги с трудом преодолевают ступени лестницы и мышцы непослушно тянут вниз. Упасть и больше не встать. Сил его не хватает. Вот идиот.