«Продукты привезли, что ли», – подумал Никита, и у него тут же промелькнула в голове мысль, от которой он моментально вскочил на ноги и ринулся к «буханке». Подбежав к машине, он заглянул в открытый кузов. Его догадка подтвердилась: внутри лежало еще много коробок, на каждой была маркировка из одной, двух или трех букв. «Скорее всего, это обозначение населенных пунктов», – решил парень. Из магазина вышел водитель.

– Эй, ты чего там разглядываешь, пацан? – с наездом обратился он к Никите, – стырить что-то хочешь?

– Нет, нет, вы не так поняли, – начал оправдываться парень, будто его и вправду застали на месте преступления. – А вы продукты по деревням развозите?

– Ну да, развожу, – ответил мужик.

– А в Гором не едете, случайно?

– Случайно, нет, – мужик захлопнул дверцу.

Никита сразу скис.

– Специально еду, – вдруг добавил водитель. – Правда в деревню сегодня не заезжаю, но до поворота подкину. А тебе зачем туда?

– По делу, – торопливо отвечал Никита, он семенил следом за водителем.

– Ишь ты, деловой какой, – усмехнулся водитель. – Ладно, запрыгивай в кабину. Сейчас вернусь и поедем.

Никита молча кивнул, открыл дверь кабины. На него пахнуло застарелым табачным дымом и бензином. «Буханка» была старая, на обивке сидений кое-где виднелись проплешины, на приборную доску скотчем была приклеена пластиковая иконка, а на зеркале заднего вида болталась старая выцветшая елочка-ароматизатор. Никита устроился поудобнее, предвкушая, что сможет подремать дорогой. Водитель вернулся и с грохотом захлопнул дверь.

– Ну, поехали, – скомандовал он сам себе, стянул с головы шапку, закурил и тронулся с места.

Глава 3.

Дорога

По дороге, прорезающей тайгу, они выехали за черту поселка на восток. Высоченные ели, кедры, густой подлесок – все было засыпано снегом. Он лежал на ветвях такой высокой шапкой, что казалось, они должны ломаться под его тяжестью, как спички. Вершины деревьев подпирали низкое хмурое небо.

Машина ехала не торопясь, Никита успевал глядеть по сторонам. Иногда он видел, как что-то мелькало среди деревьев в лесу.

– Зверья тут полно, – будто прочитав его мысли, сказал водитель, – на прошлой неделе в Туру стая волков зашла, еле выпроводили.

Никите не хотелось говорить, особенно сейчас, когда его разморило в кабине «буханки». Язык казался неподъемным, отказывался шевелиться, и единственное, что мог выдавить из себя Никита было «угу».

Его веки отяжелели, монотонный пейзаж за окном убаюкивал, голова стала падать на грудь. А водитель, зараза, видел, что парень хочет спать, и нарочно продолжал болтать:

– А давеча лисицу у себя в огороде нашел, едва из курятника прогнал. Ох, и наглое зверье пошло. Совсем человека не боится. Прямо в огороды заходит. Ну наши-то, чего ж добру пропадать, бывает, бьют их. Племянник мой пушниной барыжит, к нему и несут, кого настреляли. Тут же как: не ты, так тебя. Работы у нас мало, вот народ и выживает, кто как может.

Никита уже даже не «угукал», сон почти сморил его. А водитель все продолжал трещать, и это еще больше усыпляло. Вдруг водитель толкнул Никиту в плечо.

– А? Что? – очнулся тот.

– Какие дела у тебя в Гороме, говорю? – повторил мужик свой вопрос, который в полусне Никита прослушал.

– Дед после смерти мне там дом оставил, – едва выговорил Никита.

– Это какой дед? Как зовут?

– Федор Самойлов.

– А, это тот, что на отшибе жил? Знаю, знаю. Странный мужичок был. Я его как-то тоже, как и тебя, подвез до деревни. Еще спросил его, чего, мол, ты в такой глуши забыл, брат? А он и рассказал, что в этих местах всяких стоянок древних полно, что он археолог, приехал их изучать. А потом – раз – и помер, там его и похоронили, за деревней.

Уже было снова заснувшего Никиту снова толкнули в плечо.

– Чего?

– Я говорю, ты сам-то откуда?

– Из Москвы, – ответил Никита, и воспоминания о его квартире, комнате с наглухо задернутыми шторами и светящимся монитором компьютера нахлынули на него волной тоски. Скорее бы разделаться с этим наследством и вернуться домой!

Водитель стал приставать с расспросами о столице, о президенте, о тротуарной плитке, которую, по слухам, перекладывают каждый год. Никита отвечал односложно, всем своим видом показывая, что не хочет поддерживать эту светскую беседу. Вопросы доносились до него словно издалека, он снова начал задремывать.