Спросила у мамы: почему она выбрала такое редкое имя? «Да вокруг одни Лены, Оли и Светы. Хотелось для дочки имя пооригинальнее», – призналась мама.

* * *

Момента прощания с бабой Капой моя память не сохранила. Зато хорошо отпечатался тот день, когда разъезжались родители… Мама сказала, что папа поедет жить к бабушке Лене, своей маме. Делить имущество приехала сестра папы – тетя Грета. Будучи его старшей сестрой, она распоряжалась в нашем доме как в своем собственном – не стеснялась в выражениях и выборе: «Так, телевизор мы забираем, шкаф тоже. И ковер надо не забыть».

Помня о том, что в СССР любая вещь считалась дефицитной, на которую копили месяцами, мама смотрела на весь этот цирк с невероятным сожалением. Я, забившись в угол, тихо скулила. И думала: поскорее бы закончился этот кошмар.

Когда дверь за грузчиками закрылась, мама сказала: «Ничего, руки есть, голова тоже – заработаем, купим». Мама распрощалась с детским садом, где платили гроши, и устроилась в Госстрах – компанию государственного страхования. График был удобным – много свободного времени днем. И мама занялась своим любимым делом – шитьем.

Швейному делу мама нигде не училась. У нее был врожденный талант: она могла раскроить костюм или платье любого фасона по одним меркам. Нередко сама разрабатывала лекала. Мама начала брать заказы, у нее появились первые клиентки. Выручала ручная швейная машина «Подольск». Такая зелененькая, на деревянной подставке. В дальнейшем эта машинка – кормилица и трудяга – была подарена мне. В трудные 90-е на ней я сшила не один десяток курток, пальто, пуховиков… Но об этом чуть позднее.

Мама с головой погрузилась в работу, чтобы прокормить нашу маленькую семью. И у нее снова не оставалось времени на меня. Помню, я заболела, лежала с температурой. В соседней комнате мама принимала очередную клиентку: разговоры, примерка, подгонка. А я лежала в темноте и без конца напевала одну и ту же детскую песенку. Мне было нестерпимо одиноко и грустно…

* * *

В доме появился первый кассетный магнитофон «Тоник» – технический шедевр того времени. Кассеты с хитами любимых певцов я готова была слушать сутками, пока техника не начинала хрипеть. В итоге магнитофон я довела до победного конца – он сдох.

Частенько в гости приходила моя подружка-одноклассница Наташа, живущая в соседнем доме. С ней мы любили играть «в автобусы»: на воображаемых остановках рассаживали «пассажиров» (куклы в то время были роскошью – мы использовали шпульки от ниток!) и разыгрывали разные ситуации в лицах.

С Наташей мы дружили, пока наша семья не переехала жить в другой город. Спустя много лет, когда я уже училась в университете, меня разыскала Наташина мама: «Наташа очень хочет тебя видеть, дочери нужна твоя помощь», – сказала она.

Бросив все дела, купила билет на поезд и приехала в Сарапул – город моего детства. На перроне встретила тетя Галя, мать подруги.

…Молча едем в автобусе до знакомого района «Элеконд». Я теряюсь в догадках: у Наташи – несчастная любовь, ее, беременную, бросил парень… Поднимаемся на 4-й этаж. Заходим в квартиру – нас никто не встречает. Наташа сидит в дальней комнате. На подоконнике. В темноте. Начинается странный разговор. «А ты знаешь, что мы не правильно живем? Пора собирать народ, устраивать революцию…» – пытаюсь осмыслить слова подруги. И это тот повод, по которому она меня дернула из Екатеринбурга?

За обедом спрашиваю у тети Гали, что с Наташей. Она лишь пожимает плечами. И сетует, что дочь живет затворницей, из комнаты не выходит и никого к себе не пускает, не дает делать уборку и ремонт, выходит к столу только, если на кухне никого нет…

Ночь провожу в комнате подруги. Мы спим на соседних койках. Она беспрестанно ворочается и вздыхает. А я то и дело подскакиваю: меня нещадно кусают клопы – эти изгои цивилизации. После бессонной ночи, распрощавшись с подругой, уже трясясь в вагоне, думаю: «Что же стряслось с твоим рассудком, подруга? Красивая, стройная, голубоглазая блондинка могла бы составить счастье молодому избраннику. Но, увы…» Позднее я узнала, как называется этот диагноз. Шизофрения.

* * *

…Моя жизнь могла закончиться в пять лет. С соседскими мальчишками мы затеяли игру в партизаны или «войнушки». Смысл игры: обнаружить противника и взять его в плен. И не придумали лучшего места, чем стройка. Будущая девятиэтажка стояла без окон, без дверей, без ограждения балконов. Ее никто не охранял. И в запутанных лабиринтах многочисленных квартир и этажей было где спрятаться.

На восьмом этаже меня обнаружили. Мальчишка помчался за мной. С горяча я готова была нырнуть в открытое пространство в стене, но он меня опередил, преградив путь. Схватил за руку. И слава Богу: когда мы с ним глянули в этот проем, то обомлели от страха – под нами было восемь (!) этажей и метров сто до земли. Нет, к такому полету я не была готова…

* * *

В пять лет я попала в больницу с распоротой ногой. Смутно помню, почему с подружками мы забрели в лес, в самый бурелом. Они ушли вперед, мне пришлось их догонять. Перелезая через упавшую ель, напоролась на острый торчащий сук – вспоров кожу, он вошел во внутреннюю часть бедра… Хлестала кровь. Мне было не столько больно, сколько обидно: подружки испугались и убежали. Мне пришлось самой выбираться из леса. Кто оказал первую помощь, не помню: очнулась я на больничной койке с перевязанной ногой. Как рассказал доктор, щепку из моей ноги убрали, но, чтобы не случилось заражения, мне придется полежать несколько дней.