Мы с хрустом на зубах ели гречку, размешанную с тушенкой, любовались костром, рассказывали друг другу истории из дороги и были очень счастливы.

Ночь под звездами представлялась прекрасной перспективой. Всем, кроме меня. Я выбила для себя единственное место в нашей единственной палатке. И очень долго и тщательно отряхивала перед входом все, что только можно было отряхнуть. Ни дай бог занести внутрь хоть одну песчинку!

С таким же рвением я отряхивала и пенки и подстилки. И очень злилась, когда рядом заваливался кто-то, принося с собой песчаные горы. Конечно, это было неблагодарным делом. Как можно вообще считать, что ты останешься без песка в трусах, живя среди насыпей? Но я считала своим святым долгом злиться и стряхивать подстилки снова и снова.

Была у меня и еще одна мечта, кроме очистки вещей и себя от скверны. Я лежала в палатке, засыпала, и мечтала, что найду любовь всей моей жизни на этом пляже. Мы должны были встретиться взглядами, и наши сердца должны были вмиг растаять. Мы бы вместе заплывали в самую даль, барахтались в пене прибрежных волн, нежно намазывали друг друга кремом и сбегали бы подальше за холмы, чтобы тайком поцеловаться.

Правда, в своих мечтах я не определилась всего с одним моментом. Встретились бы мы после всего этого и жили долго и счастливо, или я бы проводила его грустным взглядом и больше никогда не увидела, но всю жизнь вспоминала.

Мне было шестнадцать, кто вообще не мечтает о таком в этом возрасте?

Но, так или иначе, мечтам не суждено было сбыться. Даже на самую малость. Говоря «самую малость», я имею в виду, что не нашлось даже кандидата, глядя которому в спину я бы могла томно вздыхать. Те редкие семьи, которые нас окружали, не предоставили мне ни одного экземпляра, в которого бы можно было попытаться влюбиться. Влюбляться же в мальчика десяти лет, я считала абсурдом. А остальные были и того младше.

Конец ознакомительного фрагмента.