– Все, отвоевались фрицы!.. – Леня затормозил на перекрестке, чтобы пропустить неожиданно выползший из-за угла трамвай, и сразу же, милый, поцеловал в губы свою трусишку жену. – Теперь, Ниночка, будешь всегда просыпаться только рядом со мной. Хоть в грозу, хоть когда, так что не бойся!

Вдалеке, за трамвайными путями, показался яркий весенний парк с множеством цветущих деревьев, да и весь разрушенный, искореженный город цвел – среди руин то и дело мелькали розово-дымчатые деревца, пушистые белые кустарники. Зеленели скверы, бульвары. Наверное, поэтому и не было того гнетущего ощущения, которое могло появиться, если бы она впервые попала в Берлин в другое, ненастное, время года. Или так радостно оттого, что рядом Леня?

– Подъезжаем, Нин!

Когда-то здесь была тихая, зеленая улочка с двухэтажными особнячками и ухоженными садиками за низкими оградами. Теперь сохранилась только ее левая сторона, а правая превратилась в огромный пустырь с остатками фундаментов разбомбленных домов, уже заросших бурьяном, и одинокими фруктовыми деревьями, покрытыми тут, на солнышке, нежными бело-розовыми цветами. Полковник Орлов с шиком захлопнул двери своего «опеля» и по-хозяйски толкнул ногой металлическую калитку.

В очаровательной, залитой вечерним солнцем гостиной он мгновенно превратился в игривого, веселого Ленечку. Подхватил свою счастливую жену на руки, закружил и стал с жаром целовать.

– Ниночка ты моя! Как же хорошо, что ты приехала!

– Я так соскучилась без тебя!

– А я-то, думаешь, не соскучился? Еще как! Пойдем, Нин, я тебе наш дом покажу.

Ленечка светился от гордости, но и было от чего: дом был великолепный! Особенно спальня на втором этаже – просторная, с открытым в сад окном, с двумя большими деревянными кроватями. Длинный гардероб с инкрустацией был битком набит нарядами для любимой жены.

– Переодевайся, Ниночка, умывайся с дороги. Ванна вот тут, рядышком.

Такой прекрасной ванной комнаты никогда не доводилось видеть: все сверкало чистотой, душ был теплым, розовое мыло – необыкновенно душистым, полотенце – мягким-премягким. Зеркало и то оказалось льстивым. Как же замечательно! Сказочно!

В спальне жена мужа почему-то не нашла. Потихоньку спустилась вниз, в гостиную, и обомлела: одетый в бархатный халат, Ленечка сидел за богато сервированным столом. Светловолосый, сероглазый, румяный, он выглядел точь-в-точь, как настоящий русский барин. Заметил свою мышку-жену и сразу же предупредительно выдвинул тяжелый стул из-под массивного круглого стола.

– Садись вот сюда, Ниночка. Как тебе, понравилось здесь у меня?

– Сказочно! И вокруг так красиво – все цветет. Восхитительно!

– Да уж, Нин, работы тут, конечно, до черта, но и жизнь такая, что чувствуешь себя человеком! – Леня наполнил вином красивый хрустальный бокал, а себе налил водки в изящную рюмку. – Никогда не думал, что эти сволочи фашисты жили так хорошо. Какими же идиотами надо быть, чтобы при такой-то жизни войну затеять? Теперь, небось, локти кусают, гады. Ну, да черт с ними! Давай, Ниночка, выпьем за твой приезд. Я тебя очень ждал. Что за мужик без жены?

– Твое здоровье, Ленечка!

За время пребывания в Европе с Леней определенно произошли серьезные перемены: ел он аккуратно, красиво, держал вилку в левой руке, ножик – в правой, отрезал маленькие кусочки и не спеша отправлял в рот. Руки вытирал крахмальной салфеткой, вальяжно курил сигареты с мундштуком, стряхивая пепел в хрустальную пепельницу. Наблюдать за его изысканными манерами было очень приятно.

– Лень, тебе очень идет этот халат. Ты в нем похож на барина.

– Да ладно тебе! Мало мы, что ль, повоевали? В грязи насиделись по самые уши… Народу сколько погибло, каких ребят! Имеем мы право пожить в этой чертовой Германии в свое удовольствие?

– Конечно. А где хозяева этого дома?

– Ты чего шепчешь? Хозяин здесь я. Немцев почти всех из Карлсхорста повыселили. Оставили только кой-кого для обслуги. Хозяйка у меня в подвале живет.

– Как в подвале?

– Ты не больно за нее переживай-то, у немки там не подвал, а прям хоромы! Дворец Советов. Живет наша фрау получше, чем многие русские у нас в Союзе. Завтра поглядишь, как она там отлично устроилась. Познакомлю тебя с ней. – По-хозяйски открыв фарфоровую супницу и зачерпнув половничком, Ленечка положил на тарелку целую гору тушеного мяса с густой подливкой, от которой шел необыкновенно вкусный пар. – Ешь давай, Ниночка! Немка – бабка неплохая, старается, готовит вкусно. Чего ж ты не пьешь? – Добавив в бокал крепкого, сладкого вина и заботливо придвинув поближе салатник и корзинку с белым хлебом, Леня опять наполнил водкой рюмку. Позабыв о хороших манерах, выпил, по привычке высоко запрокинув голову, и занюхал хлебом, к сожалению, все еще по-русски.

– Зовут нашу немку Анна. Но они тут любят, чтоб говорили «фрау». Тебя, знаешь, как звать будут? Фрау Нина. Ешь, Ниночка! Отъедайся, отсыпайся, тебе тоже за войну досталось! – Леня уже порядочно захмелел – раскраснелся, размашисто жестикулировал. – Ты, Ниночка, давай здесь отдыхай! Немка все-все по дому сделает! Эти паразиты фашисты теперь за кусок хлеба готовы на коленях перед нами ползать!

– У хозяйки муж тоже был фашист?

– Нет, он еще до войны помер. Был вроде инженером на «Сименсе». Ничего себе у них инженеры жили, а? Дочка у нее в Гамбурге. Двое внуков там. Зять летчиком был. Люфтваффе. Союзники подбили еще в сорок втором. – Рюмка снова была наполнена до самого края.