– Пока нет.

– А я нашел, – Шерзод Нематжонович широко улыбнулся, сверкая золотыми коронками.

Саксофон затих, водитель сменил станцию и знакомый с детства хриплый голос Высоцкого запел:

“Этот рассказ мы с загадки начнем —

Даже Алиса ответит едва ли:

Что остается от сказки потом,

После того, как ее рассказали?”

Сережа не успел в прямом смысле моргнуть глазом, как музыкальная машина времени подхватила его и перенесла в бабушкину гостиную. Он сидел на диване, накрытом покрывалом из шторы, и рассматривал обложку большой двойной пластинки, подаренной папой. Сюжет сказки Кэролла его тогда не особенно увлекал, но песни персонажей ему нравились и запоминались. Где теперь эта пластинка, он не знал. А вот сказка жила в его памяти, как и бабушка, которая умерла несколько лет назад. Сережа посмотрел на правый конец невидимого возрастного транспортера, где была размытая чернота. Что там? Бабушка знает, но не может рассказать. Или может, но он не знает, как ее услышать.

Вдруг будет пропасть – и нужен прыжок.

Струсишь ли сразу? Прыгнешь ли смело?

А? Э… Так-то, дружок,

В этом– то все и дело.

Может, эта чернота с правой стороны транспортера и есть такая пропасть, через которую нужно прыгнуть? А может пропасть – это его текущая хандра, и тогда получается, что он стоит перед ней прямо сейчас? Эта мысль его странно встряхнула.

– Скажите, – обратился он к таксисту, отчего тот оживился и сделал музыку тише, – а что для вас значит “свобода”?

– Ишь ты как, – ухмыльнулся таксист. – А я сразу понял, что вы должно быть интересный собеседник.

– А чего тут думать? – продолжил он после короткой паузы. По-моему, все ясно. Делать, что любишь, жить с любимыми людьми и растить любимых детей. Я вот рыбалку очень люблю. А вы?

– А я не очень, – сказал Сережа.

– Это ничего. У вас еще время есть. Обязательно что-то полюбится. Хотя я рыбалку еще в детстве полюбил, мне меньше, чем вам, было. А теперь туры рыболовные устраиваю. Представьте – приезжаете к нам, у нас гостевые домики на реке, лодка. Я вам такие места покажу – закачаетесь. А вечером ужин, банька. Красота.

Он прервался, потому что загорелся зеленый и машины, как на гонке, ринулись вперед, поджимая друг друга. Когда до перекрестка оставалось несколько метров, снова включился красный.

Сережа нервно крутил в руках телефон, чувствуя, как в его уме происходит что-то странное и даже пугающее. Какое-то неясное напряжение, судя по всему давно нараставшее в фоне, достигло такой точки, где его нельзя было игнорировать. Конкретные и абстрактные понятия путались, налезая друг на друга, и водили вокруг него какой-то пугающий, ускоряющийся хоровод. Бабушка, детство, возраст, свобода, пластинка, Сережа, пропасть, смерть, смелость, душно, страшно, непонятно. Ему казалось, что он вот-вот может потерять сознание.

“Может рыба тухлая была? – с тревогой подумал Сережа. —Нужно срочно куда-то погрузиться, отвлечься”. Он запустил фейсбук, где оказалась открыта статья про возраст, наотмашь прокрутил пальцем блог автора и ткнул наобум в одну из ссылок. Читать страницу c плотным текстом не было никаких сил, но в центре этого текста Сереже бросилась в глаза выделенное цветом и сверстанное по центру четверостишие:

“Помни, что ни чужой войны, ни дурной молвы,

Ни злой немочи, ненасытной, будто волчица —

Ничего страшнее тюрьмы твоей головы

Никогда с тобой не случится.”

(Вера Полозкова)

“Тюрьмы моей головы”. А ведь так и есть. Я сижу в такой тюрьме и делаю что угодно, чтобы ее не замечать. Весь сегодняшний вечер запиваю и заедаю, чтобы отвлечься. Это же и есть пропасть. Он вдруг почувствовал прилив сил и какой-то необычной смелости. Захотелось двигаться. Еще недавно уютная машина вдруг показалась физически тесной и душной.

– Ну вот и выбрались на простор, – радостно сказал таксист, выруливая на Садовое. – Сейчас помчимся, только кепочку держи.

– Вы остановите прямо здесь, пожалуйста, я дальше пройдусь.

– Пожалуйста. – Таксист перестроился в правый ряд и остановился недалеко от въезда в туннель под Новым Арбатом.

– А рыбалку вы не любите потому, наверное, что вам никто это дело не показал как следует, – вкрадчиво сказал он, поворачиваясь к Сереже.

– Может быть, – Сережа открыл дверь.

– Возьмите визитку. Если все-таки захотите порыбачить – звоните, организуем все как положено. Не пожалеете.

– Спасибо.

Выйдя из машины, Сережа почти бегом поднялся до Нового Арбата, спустился в переход и перешел на другую его сторону. Затем так же, быстрым шагом, срываясь иногда на бег, добрался до своего переулка и лишь там замедлился.

Его привычное пространство размышлений о свободе, возрасте и жизни вдруг увиделось очень узким пятачком, по периметру которого стоял высокий забор. Этот забор состоял из убеждений о мире и себе, и почти все эти убеждения, как он вдруг увидел со страхом и отвращением, не были его убеждениями. В основном все они были просто взяты им на веру когда-то давно, то есть относились к знанию первого типа по классификации, рассказанной Михаилом.