Необычных снов больше не было. Первые дни он скучал по ним, медитировал перед тем как лечь, вспоминая необычные ощущения, переливающееся облако и широкое пространство, но все это не помогало – он просто засыпал вечером и просыпался утром. Спустя неделю он заметил, что волшебный сон стал отдаляться и блекнуть, так что очень скоро осталось лишь смутное воспоминание с несколькими яркими кадрами, неопределенные цветные образы да странное имя из 4 букв.

Сережа пожалел, что не записал сон сразу, и даже положил рядом с кроватью блокнот и ручку. Несмотря на то, что они пока не понадобились, а старый сон растаял, в ежедневные распорядки пришли вполне конкретные изменения, и они Сереже нравились.

Во-первых, появилась медитация, во-вторых, пробежка и, в-третьих, ушли пятничные барные посиделки. Все случилось очень естественно, без внутреннего сопротивления, напряжений, целей, срывов, и поиска какой-то особой мотивации. Как будто долго брал в кафе одно и то же блюдо, а потом начал заказывать другое. Одно разонравилось, а другое понравилось.

Такая легкость выглядела удивительно. Серёжа вспоминал, как несколько лет безуспешно пытался начать бегать на морально-волевом топливе, а сейчас это все случилось вообще без усилий.

Утренние часы обладали особым вкусом и силой, которых не было в другое время суток, пусть даже там были свои прелести. Сереже так нравилось поспевать к этой “утренней раздаче”, что он целенаправленно разгрузил вечера от дел и ложился не позже половины одиннадцатого – совершенно нереальный график по прошлым меркам.

Но главное изменение было даже не в распорядках. Сережа стал замечать, что его восприятие реальности несколько раз в день специфическим образом ненадолго меняется. Происходило это спонтанно и первый раз случилось наутро после таинственного сна. Он потянулся к кранам в ванной, и собственная рука вдруг увиделась ему как кран-манипулятор, которому он откуда-то подает команды. Это походило на детские игровые автоматы, где с помощью джойстика можно вытащить маленьким краном игрушку из ящика за стеклом.

Это также напомнило Сереже роботов из японских мультфильмов, в груди или голове которых была кабина оператора. Глядя на свою руку, он на мгновение явственно ощутил, будто находится в кабине своего тела как в таком роботе или умном скафандре.

На словах это звучало весьма странно и даже бредово, однако внутри переживалось очень приятно. Если обычно наблюдение сливалось с действиями, то сейчас между ними возникла дистанция, приносящая незнакомое прежде ощущение легкости.

При взгляде из этой “кабины” физические действия обретали новую глубину, и было интересно их рассматривать. Например, банальная ходьба оказалась сложным составным процессом постоянной потери равновесия и по сути падения вперед, при котором мышцы тела показывали чудеса слаженной работы.

Это “ощущение скафандра” было одной из причин, по которой Сережа так полюбил пробежки. Ему нравилось находиться в кабине и наблюдать, как “скафандр бежит”. Как рождается движение, выбирается усилие, оценивается расстояние до окружающих объектов, выбирается способ постановки стопы и т.д. В такие моменты Сережа ощущал себя не сколько Сережей, сколько кем-то, кто за ним наблюдает. Это было странно и приятно. Оказалось, что скафандр отлично справляется с бегом практически без участия Сережи, и пробежка в таком режиме дается значительно проще физически.

Кроме того, привычная болтовня в голове заметно притихала, и это имело настолько явный терапевтический эффект, что в некоторые дни Сережа делал пробежку еще и вечером. Бег стал для него продолжением медитации.

Если в самом начале ему показалось, что состояние наблюдателя ничего не меняло по существу, то вскоре стало ясно, что оно меняло очень многое. В сущности, оно меняло все, поскольку наблюдение распространялось не только на физические ощущения, но и на мысли. Действия раскладывались на составные части – цепочки мыслей, чувств и физических ощущений вспыхивали яркой анфиладой перед внутренним взором и растворялись. Будто на монтажной ленте видеоредактора увеличили масштаб какого-то фрагмента, так что стали видны кадры, из которых он состоит.

Даже с учетом того, что кадры были явно видны не все, само появление этих цепочек в поле зрения позволило обнаружить ряд невидимых прежде автоматических реакций, которые он про себя назвал “мусорными”. Различные машинальные движения, похрустывание суставами, привычные, но неудобные позы, некоторые гримасы, напускная бравада, словесные присказки, специфические интонации, шутки и многое многое другое.

Большинство таких автоматизмов имели схожие корни – они возникли когда-то давно в качестве подражания кому-то или как компенсация психологической неловкости, своего рода щит для прикрытия уязвимых мест.

Каждый раз, обнаруживая автоматическую цепочку, Сережа интуитивно старался рассмотреть ее корень. Было интересно увидеть, какую внутреннюю неловкость она прикрывает, или как он говорил “на чем она растет”. Часто оказывалось, что уязвимые прежде места заматерели и в защите больше не нуждаются. В таких случаях автоматическая цепочка схлопывалась и исчезала, как собранный фрагмент тетриса.

Если же сворачивания не происходило, то это обычно означало, что есть какие-то важные звенья, которые пока не видны.