Вздохнув, шагает обратно.

Меня колотит. Я не могу понять, как так вышло, что я все это допустила. И еще хуже соображаю, как так получилось, что я расстроена его остановкой. Мне плохо, мне нужен четкий план. Я не могу быть такой… Даже не знаю, как себя теперь назвать. Грязной, распущенной, развязной.

— Жанна Кирилловна, я не посмею вас так сильно опозорить в стенах университета, пусть лучше лопнут мои яйца, чем я допущу подобный зашквар. Поэтому мы продолжим в другой раз. Кстати! — Открывает рюкзак, роется в нем как ни в чем не бывало. — Хотел вам кое-что показать. Я нарисовал это вчера.

Наглость — второе счастье. Я немного офигеваю от той простоты, с которой он меняет тему. Я, конечно, ценю, что он решил остановиться. Это по-взрослому, но он так уверен в себе, а еще идет обратно, демонстрируя такую красоту, что я зависаю.

— Чудесно, Андрей, — выдыхаю, стараясь не выглядеть озабоченной дурой.

Парень остановился, а я, похоже, никак. Всем видом натужно демонстрирую, что могу себя контролировать.

— Ты немного перебарщиваешь с цветом фона, но если поменять его на более спокойный, то работа будет просто великолепной. Правильно делаешь, что занимаешься сам, дополнительно.

Последние слова звучат чересчур томно. Не могу избавиться от трясучки. Надо сказать ему, что это первый и последний раз, и не потому, что мне не понравилось, просто это правильно! Преподаватель должен учить студентов, а не совращать их. А взрослые женщины — жить с мужьями, а не целоваться по углам с малолетками.

— Послушай, Волков, я бы хотела…

— Тише. — Кладет палец на мои губы и ласково очерчивает контур.

Опять застываю. Боже, мне так приятно от всего, что он делает. Это так тонко и чувственно. — Только не начинай говорить, что это было ошибкой.

— Это, безусловно, было ошибкой, но…

— Но ты хочешь еще. — Наклоняется и жадно целует в губы.

Неожиданно, смело, дерзко. Наши языки снова встречаются. И, коснувшись друг друга, рты сливаются в сладком поцелуе. Но я понимаю, что он сдерживает себя. Больше не трогает руками. Только целует, на прощание.

Но все равно мотаю головой, отстраняюсь. С ума сойти, дверь же открыта.

Не то. Опять не то.

— Мне нужно…

— Тебе нужно начинать пару, студенты ждут. — Отступает на шаг, прекращая ласку.

Мои распухшие губы ноют. Еще никогда я не была такой глупой и безвольной.

— Волков.

— Андрей, — поправляет меня.

— Андрей Волков. — Теперь я отхожу подальше, прячусь за свой стол, держусь за край. Постепенно ослабевает страсть, и становится понятно, что я сошла с ума и совершенно сбрендила. — Давай просто забудем. Нас занесло. Мы перегнули палку. Но мы взрослые люди и не будем придавать этому большого значения. Так ведь? Это шутка, понимаешь?

Да-а-а. Кто бы меня сейчас слышал. Взрослые люди именно так и делают. Вначале сосут губы друг друга, потом говорят, что этого не было.

— Отлично, продолжим шутить после пар, — подмигивает.

Он уходит. По-прежнему ноет искусанная и измятая грудь, но еще больше скулит совесть.

— Волков, стой! Мы не договорили.

В дверях появляются студенты, и я вынуждена нервно мять бумаги, потому что не могу ни догнать его, ни окликнуть. Ничего не могу, только чувствую, что все еще заведена и нахожусь в полном смятении.

Машинально жду, когда закончатся пары. Знаю, что веду себя как школьница, понимаю, что переступила черту, и не одну, а все сразу, но ничего не могу с собой поделать и — что еще хуже — не могу перестать смотреть на дверь. От мысли, что он обещал снова прийти, у меня в животе порхают бабочки. Я пытаюсь их прибить. Но они, сволочи, снова оживают. Ох, как мне было хорошо и сладко. А как будет, если позволить ему абсолютно все?..

Но этого не будет. Никак не будет. Я этого не допущу. Если не умеешь изменять, то не стоит и начинать. К тому же я могу запросто вылететь из университета, а мне нравится здесь работать.

Кроме того, я из тех, кто кричит: «Сначала разведись». А не из тех, кто, подмигивая, шепчет: «Никто не узнает».

Честно сказать, я довольно часто думаю о разводе, особенно когда Юра пьяный. Но потом он трезвеет, становится нормальным, начинает заниматься с Мишей, едет на какой-нибудь научный симпозиум, где его хвалят и награждают, восторгаясь его методичками, и развод опять откладывается. Да и квартира, в которой мы живем — это жилище его родителей. А это значит, что нам с Мишей надо будет уйти. Да и если разводиться, то явно не ради секса с девятнадцатилетним пацаном.

После звонка уходят не все студенты, многие продолжают рисовать. На последней паре это частое явление.

Но тут в дверях появляется Волков.

Я не дышу.

Слежу за ним глазами. Я так боюсь, что он что-нибудь выкинет. И в то же время переживаю, что он ничего больше не сделает. Он кладет мне на стол стопку методичек. Между ними торчит записка.

— Меня староста командировала.

Я хочу сказать, чтобы ушел, но цепляюсь взглядом за его глаза. Такие красивые, яркие, глубокие.