Я дома. Стою у двери. Закрылась на все замки, несколько раз проверила верхний и нижний. И даже стул поставила, подперев полотно, так, чтобы этот дикий волчара не ворвался ко мне в дом. Знаю его, как никто другой, сейчас набросится, и мне конец. С ним самое главное — отсутствие физического контакта.

А потом оглядываюсь и понимаю, что я, когда ругалась с ним на крыльце и чип второй раз в сумке искала, пакет с покупками поставила на ступеньки и благополучно его там забыла.

Вот гад. Задурил мне голову. Пакет жалко. Придется идти за ним. Денег и так мало, не время продуктами разбрасываться.

Выдохнув, выглядываю в подъезд. Детский сад какой-то. Взрослая женщина, мать десятилетнего сына, а веду себя как пятиклассница.

Надеюсь, что Волков уехал.

Вернее, не совсем так. Одна половина сердца, которая разумнее, считает, что мы ни в коем случае не должны общаться и необходимо отбиваться от пацана всеми силами. Но другая — та, которая до сих пор вибрирует от волнения, даже рада, что нашлась причина спуститься вниз.

Вообще, чем больше я с ним пререкаюсь, тем быстрее забываются эти полгода. Как будто и не было разлуки и боли. Это ужасно, что я так легко прощаю. Какого-то черта верю его словам.

Но смысла все равно нет. Он слишком молодой для меня. Да и характер… Кто может выдержать подобную импульсивность? Вот завтра мы поссоримся, и он устроит какую-нибудь дичь, приревновав, например, к коллеге. Схватит меня за руку, увезет домой, не обращая внимания на светофоры, а потом выстрижет клок волос. Он же бешеный.

Ну, конечно-конечно. Так он и сделает. Легче всего уговаривать себя, придумывая небылицы, чем признать, что, будь Волкову хотя бы лет двадцать шесть, я бы сейчас не просто пошла с ним в ресторан, я бы побежала, теряя тапки.

Он прав, я действительно боюсь жить. Если человек делает тебя счастливым, разве не это самое главное? А Андрей делает. Вот я ходила все время хмурая и замкнутая, а как встретила его на олимпиаде, так не могу сердце успокоить, оно словно придурочное без устали танцует в груди танго.

Именно его страстность и была главной причиной, почему я сошла с ума, позволив себе отдаться. И до сих пор это работает. Вот сейчас уламываю сама себя и горю во всех местах, вспоминая его настойчивость.

Спускаюсь вниз. Выхожу на улицу и не нахожу своего пакета.

Украли, наверное. А вот машина Волкова на месте. Как и он сам. Никто его не украл — стоит себе, подпирает бок тачки. Смотрю на него с замирающим сердцем, не зная, что делать.

— Ты не это потеряла, Жанн? — Открывает багажник, взглядом указывая на мой пакет.

Злюсь и бегу к его авто. Что это вообще значит? Что он такое придумал?

— Отдай мои продукты, Андрей. Сейчас же! Ты вор, что ли, не пойму?

— Отдам после того, как мы вместе сходим пожрать.

— Очень романтично, Волков.

— Как есть, по-молодежному.

Видя мое воинственное настроение, Андрей недовольно поджимает губы и захлопывает багажник прямо перед носом. Обходит тачку, садится за руль. Все было бы гораздо спокойнее, если бы он чуть меньше нравился мне внешне. А то сюрреализм какой-то, буквально тужусь, выжимая из себя ненависть.

— Вор и шантажист! — истерично дергаю крышку.

Не открывается.

— Сын твой где? — Выглядывает из окна и, похоже, блокирует из салона багажник.

Я не могу его открыть.

— Мой сын дома, ждет маму с курицей. А курица в машине одного малолетнего воришки.

— Ты врешь.

— С чего ты взял?

Качаю головой. Закатываю глаза. Театрально вздыхаю. Ну откуда он такой взялся? Ну есть же нормальные старые мужики! А меня угораздило. По моему виду догадался, змееныш, что сына дома нет.

— Вот и супер. Садись ко мне, Жанн.

— Мы, кажется, решили, что ты уезжаешь, — пытаюсь быть спокойной, а у самой внутри бурлит. — Открой багажник, студент Волков, сейчас же!

— А вот это удар ниже пояса! Я давно уже не твой студент, Жанна.

— Для меня ты всегда мой студент, — натягиваю на лицо улыбку, продолжая бессмысленно дергать багажник.

— Ну да, конечно. Отстань от моей машины.

Руки опускаются. Я так устала. Пульс бьется как сумасшедший, а все тело словно ватное. Мне этот негатив уже поперек горла. И главное, читает же меня как открытую книгу. Даже с Юрой вот этого не было, а у нас сын.

Откуда-то чувствует, гад, что я его хоть и посылаю, но как бы не совсем до конца. И он давит на эти кнопки, как профессиональный пианист на клавиши.