Таня опять разволновалась, не в силах усидеть, подскочила к кровати, переместилась к столу и, не понимая, что ей там понадобилось и чем заняться, просто плюхнулась на стул, отодвинула стоящую перед ней чашку.

Полина молчала. А чего вмешиваться, если никаких подбадриваний и наводящих вопросов не требуется? Сейчас соседка и сама всё расскажет. Она просто дыхание переводила.

– Ну, я в первый момент просто обалдела и даже толком не поняла, что происходит. Может, реально ляпнула: «Какие обиды? Друзьями так друзьями». Не помню. Но через месяц Харламов ко мне явился и начал душу изливать. Что он жестоко ошибся, и девушка оказалась не так хороша, как он представлял. Ещё и бросила его, стерва. Что я в сто раз лучше, и он понял, что именно меня всегда любил по-настоящему. Хорошо, что я опять слишком растерялась и сразу не купилась. А потом как раз праздники большие начались, и я домой уехала. Короче, возвращаюсь, подумывая: а, может, и правда простить, и опять… Ха! А у него уже новая большая любовь. И опять она его долго не выдержала. Это уже, наверное, раз пятый он пытается этот номер повторить. А я не понимаю, почему он ко мне-то каждый раз прётся.

За время монолога Таня опять успела переместиться на кровать и теперь сидела, быстро и мелко постукивая по полу пятками.

– А, может, и правда, – предположила Полина. – Всё прочее – это временное помутнение рассудка, а любит он только тебя. По-настоящему. Потому всё время и возвращается.

– Ахаха! – воскликнула Таня. – Ну просто офигительно. И что, так всю жизнь будет продолжаться? А мне каждый раз терпеть и ждать? С одной стороны, – конечно, прикольно, с другой – и на кой мне такое счастье?

Она сжала губы, раздула щёки, просидела с таким видом с минуту, а потом громко выдохнула и заключила:

– И вообще. Давай спать ложится. Теперь из-за этого придурка ещё и не выспишься.

Таня опять подскочила с кровати, выключила свет, потом торопливо разделась, юркнула под одеяло, но на этот раз не засыпала долго. Полина хорошо слышала, как она ворочалась с боку на бок и даже что-то сердито бормотала едва различимым шёпотом. А утром…

Как обычно, встав с постели и только наполовину разлепив глаза, Полина направилась к двери. Потому что в общежитии всегда так – удобства не на каждую комнату, а общие на блок. Хорошо ещё, что не на этаж. И хорошо, что сквозь узкую щель между век она всё-таки что-то заметила, непривычно странное, и, крайне озадаченная, вовремя затормозила на пороге.

Ну не было у них никогда коврика при входе. Особенно такого, о который легко запнуться. Потому что был он совсем не плоский и очень даже не маленький.

– Ты чего застряла? – удивилась Таня, увидев неподвижно застывшую Полину. Спросонья всех тянуло в одно место, поэтому задерживаться было не принято.

Полина ткнула пальцем вниз. Соседка сдвинулась в сторону, чтобы получше рассмотреть, на что там она показывает и тут же возопила:

– Харламов!

Что она сказала дальше, Полина прилюдно цитировать не решилась бы. А соседка стремительно ринулась к дверному проёму, ткнула парня носком тапка, не слишком аккуратно. Он вздрогнул, очнулся и пробормотал:

– Танюх.

Словно всю ночь это имя держалось у него на губах и сразу сорвалось, стоило им шевельнуться. Ну, или он заснул на середине незаконченной фразы, а теперь договорил, но, наверное, зря. Таня не прониклась, а, наоборот, взревела рассерженно:

– Да сколько можно? Пошёл отсюда.

Она присела на корточки, упёрлась в спину лежащего поперёк дороги Харламова ладонями, попыталась его отодвинуть или, может, перекатить как бревно.

– Юра, реально достал. Почему до тебя никак дойдёт? Всё! Что бы ты ни придумал, бесполезно. Спи под дверью, как собака. Пиши извинения под окном на асфальте. Я не романтичная идиотка, меня дешёвыми трюками не проймёшь. И не дешёвыми тоже. И если ты до сих пор не понял, повторю тебе чётко и громко. – Она наклонилась к харламовскому уху и действительно выговорила, как обещала, запредельно громко и выразительно чётко. Только Полина опять бы не решилась её процитировать.

Парень проснулся окончательно, вылупил глаза, приоткрыл рот, видимо тоже желая что-то сказать, но Таня не стала дожидаться, резко выпрямилась, переступила через него, сделала несколько твёрдых шагов и исчезла за дверью туалета. Шпингалет изнутри звонко щёлкнул, так что было слышно даже в коридоре.

Харламов сел, оглянулся на Полину. Она опять решила не влезать, торопливо ретировалась, захлопнула дверь, да так и стояла перед ней размышляя: горе-влюблённый останется ждать, чтобы, когда появится Таня, снова жалобно канючить, или уйдёт?

Она слышала шебаршение в коридоре, зато шагов не слышала. Но через какое-то время дверь распахнулась – на пороге возникла Таня, обвела комнату взглядом, полным подозрительности, убедилась, что всё чисто, и с облегчением выдохнула.

– Ну наконец-то. Надеюсь, это было в последний раз.

Следующие несколько минут она хранила непробиваемое молчание и только когда, сидя за столом, пили кофе, высказалась, опять непонятно кому адресуя свой монолог: вселенной, лично себе или Полине, в качестве назидания и предупреждения.

– Вот даже если бы жутко любила, всё равно бы не стала так таскаться, доставать, навязываться. Ну всё ведь наоборот. Никакого сочувствия не испытываешь, никакого раскаяния и желания что-то наладить. Только раздражение. И презрение. Понятно же, что ничего не выйдет. А все эти подвиги напоказ – такая фигня. Блестящая пыль в глаза. Красивые стразики на уродском платье. При первом же случае осыплются. И что останется? Реальность как она есть. Всё тот же придурок и ты – полная идиотка, которую опять купили на эффектный поступок. Оценивать не по нему надо, а как всё в обычной жизни. На один раз любого хватит. Особенно по пьяни заснуть под дверью. А потом опять: «Прости, Танюх, но сердцу не прикажешь».