Как только она взяла на руки маленький комочек, весь покрытый короткой тёмной шёрсткой, малышка, сразу умолкнув, посмотрела на неё своими огромными зелёными глазищами и вдруг улыбнулась. Ребёнок пах молоком и почему-то полевыми цветами. С тех самых пор это пушистое чудо стало для няньки-сервуса маленькой Фиалкой и самой любимой подопечной, хотя Нанни пыталась всё же не выделять её в ряду остальных. Здесь все одинаково заслуживают любви и тепла.

Карапуз заснул, опустошив бутылочку до дна. Осторожно, чтобы не разбудить, Нанни поднялась и уложила ребёнка в люльку — грубо сколоченный ящик с жёстким матрасом. Таких вот пронумерованных ящиков в комнате находилось больше дюжины, два последних заняли новенькие: мальчуган, ничем не отличающийся от обыкновенного человеческого ребёнка, и Змейка — двухмесячная малышка с блестящей серой кожей и жёлтыми змеиными глазами. Фиалка не отходила от неё ни на шаг, играя с малюткой при каждой возможности.

Когда Нанни поинтересовалась у своей любимицы, чем её так привлекла новенькая, Фиалка ответила: «Она такая красивая! Пусть будет моей сестричкой».

И Нанни возражать не стала. Любовь способна залечивать даже самые глубокие раны, а порой это единственное, что удерживает на краю бездны. И если даже такие, как её пушистик, — презираемые в Легионе больше остальных — способны сопереживать и дарить любовь другим, значит, не всё ещё потеряно.

— Ну всё, моя хорошая, — Нанни потрепала Фиалку по голове. — Скоро отбой, тебе пора.

Девчушка грустно вздохнула и, прижавшись щекой к её животу, обвила ручонками талию:

— Ты придёшь?

— Постараюсь, ладно?

За спиной осуждающе прочистили горло. Напарница прошла мимо, окатив обеих ледяным взглядом.

— Давай, беги, — мягко подтолкнула Нанни подопечную.

Та угрюмо зыркнула на вошедшую и выбежала из помещения.

— Ничем хорошим эти твои сюсюканья не закончатся, — проворчала Джина, заглядывая поочерёдно в люльки, — помяни моё слово!

Нанни тяжело вздохнула и принялась собирать пустые бутылки в корзину.

— Можешь отмалчиваться, конечно, — не унималась напарница, — но ты хоть раз подумала, что с нами будет, если кто-то из плётчиков застукает тебя ночью в бараке с мальками?

— Подумала, — отмахнулась Нанни. — Нам ли к кнуту привыкать!

— А мне и своих шрамов хватает! Пусть твои тебе и достаются. И вот чего ты этим добиваешься? Большинство из них вырастет отбитыми ублюдками, так зачем ради них спину подставлять?

— Дура ты, Джина! — укоризненно покачала головой Нанни. — Оттого они и растут отбитыми — ласки живой не знают. Если бы такие как ты не тряслись за свои шкуры, глядишь, и скорпионам полегче бы стало. Им было бы за что бороться. Легион и так отбирает у нас всё!

Джина едко улыбнулась, вытягивая из-под захныкавшего младенца мокрую пелёнку:

— А тебе-то от этого какая выгода?

— Везде ты выгоду ищешь. Мне достаточно и того, что эти малыши унесут с собой в казармы хоть что-то светлое.

Напарница презрительно фыркнула:

— Ничтожная капля в море!

— А ведь море как раз и состоит из капель, подруга, — Нанни заправила свою рубаху в такие же серые штаны и, не дожидаясь очередной колкости Джины, покинула инкубатор.

Осквернённые не имеют права носить имён, владеть имуществом и заводить семьи. Они целиком и полностью принадлежат частной организации Осквернённый Легион до продажи, а после — лицу, владеющему подтверждающим покупку сертификатом, выданным уполномоченными лицами. Дети, рождённые рабами, также принадлежат организации Осквернённый Легион и не имеют права на прохождение проверки на генетическую чистоту.

Заветы потомкам, Кодекс Скверны, 020

Из всех даже самых безумных вариантов, которые он мог только вообразить, случилось самое невероятное. Нет, Керс был искренне рад за друзей. Рад, что Твин и Слай останутся вместе, рад, что мечта Харо попасть на Арену наконец-то исполнится. Да вот только за себя радоваться не особо получалось. Пройди они вчетвером по мосту над пропастью, гнилая доска обязательно треснет именно под его ногой. Чего уж там, не привыкать, любимчик судьбы, мать её.

Вот и наступила та последняя ночь, о которой Керс даже думать боялся. Завтра опять один, опять никому не нужный, как раньше, в Южном Мысе. Впереди только полная неизвестность, и в ней вряд ли кроется хоть что-то хорошее.

Он сделал большой глоток синего дыма и передал флягу Слаю. Здесь, за пустующей в это неурочное время столовой, они собирались чуть ли не каждую ночь, не боясь быть застуканными кем-то из плётчиков. Кому вообще придёт в голову сюда соваться! Главное не шуметь, только вот сейчас, наоборот, слишком уж тихо: никто не решался заговорить, хотя каждому наверняка было что сказать.

Керс мельком глянул на Твин. Та сидела опустив глаза, как нашкодивший ребёнок.

«А ты-то тут при чём, глупышка? Жизнь у нас такая: хлебаем дерьмо ложками, давясь и надеясь, что вот-вот оно закончится, а новая-то порция уже на подходе… И так, пока не сдохнем. Может, хоть тебе немного повезёт, а мне уже рассчитывать не на что».