– Это опасный человек, Джейк, - заговорил он наконец.
– Такой же опасный, как и профессор Стрелецкий... Я думаю, что мы должны установить с ним контакт, а затем как-то избавиться от него...

– ...а заодно и от Стрелецкого...
– подсказал Джейк.

– Джейк!
– строго сказал Кортец.
– У вас часто появляются дельные мысли, очень дельные... Но если бы вы могли не делиться ими со мной... Вспомните ваше обещание в Париже... Я хотел бы быть в стороне от некоторых ваших... э... весьма необходимых мероприятий. Вам двадцать пять лет, а мне за пятьдесят, и даже один год тюрьмы для меня будет моим последним годом...

Джейк осклабился:

– Я все помню, месье... Я помню свое обещание. Я помню даже то, что вы получаете от треста пятнадцать процентов, а я только десять... Но я аристократ и свое обещание сдержу.

– О'кей!.. Да благословят вас аллах и святая дева!
– деловито сказал Кортец и молитвенно воздел очи горе.

А утром на другой день Тася пришла в комнату Волошина на первом этаже Дома колхозника и застала его разглядывающим какой-то фотоснимок. Тася заглянула через плечо товарища.

– М-да... полное разочарование, - сказал Волошин.
– Красочная мозаика стала серой, и вся прелесть этого удивительного церковного пола поблекла.

– Профессор говорит, что мозаику эту сделали по указанию Грозного после его второго приезда в монастырь, - тихо произнесла Тася и добавила с сожалением: - Как жалко...

– Да, напрасно я не прихватил с собой цветную пленку... А остальные снимки хороши. Посмотрите, Настенька, на эту башню над озером. Ни дать ни взять богатырь стоит, как вечный страж в дозоре.

– Правда!
– восхищенно воскликнула Тася.
– А вы заметили, Ваня, что на многих старинных русских церквах все купола разные?

– Заметил... Ну что ж, это хорошо... нет однообразия... Народ большой, натура неуемная, и искусство такое же.

– А на вологодской Софье купола симметричные: один большой в центре, а четыре поменьше по углам... Когда смотришь прямо, видишь одну большую главу в центре и две малые по бокам. Я смотрела и все припоминала, где я уже видела эти три головы, одну большую и две малые по бокам...

– Ну и что же? Припомнили?..

– Припомнила, Ваня... Третьяковская галерея. Васнецов. "Три богатыря". В центре - Илья Муромец, а по бокам - Алеша Попович и Добрыня Никитич... Ну вот, вы опять смеетесь!..

– Да нет же, Настенька! Умница вы моя!
– воскликнул Волошин.
– Это здорово подмечено. Конечно, Васнецов это знал. Так вот с какой натуры он своих богатырей писал! Ох, и хитрый колдун!

– Вы говорили, что я сумасшедшая, а теперь говорите, что я умница, - с улыбкой сказала Тася.

– Я и сейчас то же говорю. Вы умница, но...

– ...с придурью?

– Нет, с... ну, с сумасшедшинкой, что ли.

– А вам такие не нравятся?

– "Нравятся"? Это не то слово, Настенька, - сказал Волошин и протянул к Тасе руку.

Но она увернулась и отбежала к окну.

– Какой чудесный день сегодня, Ваня!..

Вдруг Тася что-то вспомнила:

– А что, если я попрошу этого художника... как его... Еланский, что ли? Попрошу зарисовать мозаичный пол в красках?

Волошин нахмурился:

– Ни в коем случае не делайте этого.

– Почему?.

– Я не люблю его...

– Напрасно. Он делает чудесные зарисовки.

– Я ему башку оторву!
– свирепо прорычал Волошин.

– За что, Ваня?

– Это подозрительный тип... Приехал, шныряет тут по всему монастырю, во все сует свой нос... Куда ни повернись, он уж тут как тут и все в альбомчике малюет. Проныра! Не люблю таких...

– Но он для того и приехал из Вологды, чтобы все увидеть и зарисовать.

– Из Вологды ли?
– многозначительно спросил Волошин.
– А не из Москвы ли матушки?.. И вообще, Настенька, он внушает мне подозрение. Не он ли это у Клавдии Антиповны на Ордынке побывал и письма Евгении Бельской прикарманил?..

– Что вы!
– в ужасе воскликнула Тася.
– Почему вы так решили?

– Имею основания...
– с таинственным видом сообщил Волошин и тихо добавил: - Но вас я прошу об этом ни слова. Не общайтесь с ним...

Тася закивала головой:

– Да, да! Конечно!.. А с виду он такой симпатичный.