— Тогда, может, выпустишь меня? — кивнув головой сперва на его руки, которыми Витя упирался в кровать по обе стороны от меня, а потом на тумбочку, спросила я.

Спросила и тут же пожалела, о такой жестикуляции, потому что, если сейчас он вызовется сходить сам и обнаружит в ящике далеко не презервативы…

— Конечно. — и вновь легкость, а мне же потребовался максимум усилий для того, чтобы хотя бы продолжить дышать.

Как в замедленной съемке я видела, как Витя перекатывается на бок, не сводя при этом с меня взгляда, пожирающего, жадного, а мне в ответ приходилось улыбаться. Улыбаться, пока вставала с кровати, улыбаться, пока шла к тумбочке на ватных ногах, улыбаться, пока выдвигала ящик.

Улыбка стерлась с лица лишь тогда, когда я обхватила пальцами холодную черную металлическую рукоятку и обернулась к мужчине, вытягивая руки вперед, крепче сжимая пистолет.

— Шмотки свои собрал, и выметайся отсюда, быстро! Пока я ментов не вызвала или не пристрелила тебя к чертям!

Держать голос под контролем было сложно, заставлять руки не дрожать — еще сложнее.

А Витя… Витя даже не думал шевелиться, точнее он, кажется, вообще не понимал, что происходит.

Переводил взгляд с дула пистолета на мое лицо, и тогда я продолжила:

— Как ты Костю назвал? Задротом? Не ожидал, что «задрот» помимо природы еще и оружием увлекается? А что лицензию имеет? Ах, кажется, я забыла упомянуть еще и о том, что пару раз в месяц мы на дачу выбираемся, где Костя нам мастер-классы устраивает.

Конечно, я врала. Не во всем, но врала. Это был совсем не боевой пистолет, травмат, который я держала всего пару раз в жизни, однако я вкладывала в свои слова максимум уверенности.

И это возымело эффект. Витя быстро заморгал, а потом взглянул на меня совсем другими глазами, словно с них пелена какая-то спала, появилось ясность, осмысление.

— Оля… — он выглядел растерянным и, видимо, наконец осознавшим, что натворил. Вот только сейчас меня это уже не впечатляло.

Ни его взгляд, ни лицо, ни-че-го!

Я ненавидела этого человека, всеми фибрами души мечтала, чтобы он навсегда убрался из этой квартиры и из моей жизни, понимала, что никогда не забуду случившегося и никогда не смогу простить. И грош цена его страху и отчаянию, которые сейчас легко можно прочитать по его лицу.

— Оль, прости, Оль…

— Убирайся отсюда! — стараясь откинуть страх, раз за разом повторяя себе о том, что даже секундная утрата уверенности может стоить мне слишком дорого, сделала шаг вперед.

— Не горячись, я не понимаю, как это произошло, что на меня нашло, Оль… Это помутнение какое-то! — подняв руки, затараторил мужчина.

Мужчина, который сейчас выглядел жалким трусом, воспользовавшимся моей слабостью.

— Вещи и на улицу! Быстро!

После очередного призыва Витя меня все же услышал. Не отворачиваясь, не отводя взгляда, как будто боясь, что при первой же возможности я выстрелю ему в спину, он начал поспешно хватать раскиданные по полу вещи и пятиться к выходу.

В коридоре он уронил статуэтку и зажмурился в страхе, от этого стало еще более гадко. Завистливый, обиженный и злобный парень с третьего курса — вот кто прятался под личиной человека, которого я ошибочно посчитала нормальным. Если когда-то он и был таковым, то явно перестал им являться в тот день, когда Ника начала встречаться с Костей.

Он даже не подумал забрать пальто, взял в руки ботинки и вылетел из квартиры.

Как только Витя оказался на лестничной площадке, я тут же подлетела к двери и закрыла ее на все замки, лишь после этого отложила пистолет, аккуратно, словно он и мне мог причинить вред, и медленно сползла на пол.

Куда звонить? Что делать дальше?

Полиция? А что я им скажу? Как объясню? Смогу ли рассказать обо всем, глядя Вите в глаза, если они все-таки решат его задержать?

Нет, очень плохой вариант, отвратительный.

Родители? Ника?

Нет и нет!

Черт возьми, как же можно мыслить здраво, если мыслить не получается вовсе?!

Не паниковать, не паниковать… Все уже позади, отчего же тогда так руки трясутся, да и одного взгляда на дверь хватает для того, чтобы тело начинала бить крупная дрожь?

Находиться в этой квартире теперь совершенно невозможно, но и выйти на улицу, да что там выйти, дверь открыть… Это нереальным кажется!

Кое-как совладав с собой, потянула за ручку сумочки и стянула ее с тумбы на пол. Застежка расстегнулась еще в полете, и теперь все содержимое валялось передо мной на ламинате. Найдя взглядом мобильник, потянулась к нему и почувствовала, как стало легче, саму малость. Возможно, это вообще было самовнушение, иллюзия связи с внешним миром, иллюзия того, что кто-нибудь может мне помочь.