— Зачем это?

Буркнул инициатор моего позора, покосив на меня недовольный взгляд.

— Поднимайся, Соколов, — Нина Михайловна замахала рукой, сподвигая мальчишку на действия, — будешь первым.

— Я не хочу.

— Соколов.

Женщина внимательно смотрела на парнишку, который через бурчание, но поднялся. Его щеки пылали не хуже моих, потому что вся группа внимательно взирала на него. Я же уловила суть эксперимента библиотекаря и благодарно на нее глянула.

— Рассказывай.

Нина Михайловна зашла за мою спину и поместила руки на спинку стула, как мой персональный ангел хранитель.

— Что рассказывать?

Соколов не знал, куда деть руки и взгляд, от чего даже мне стало не по себе.

— От чего тебе было очень неприятно. Может, кто-то смеется над тобой в школе или во дворе. На улице во время прогулки.

Мальчик насупился и молчал, наблюдая за тем, как перешептываются дети.

— Я не буду ничего говорить.

Герман сел обратно на стул и уставился на стол, где лежал какой-то листок.

— Хорошо, — Нина Михайловна произносила каждое слово спокойно, чему я могла только позавидовать, — Марина.

Девчушка со светлыми кудряшками быстро поднялась и вздернула курносый носик вверх, показывая свою позицию.

— У меня не было такого.

Четко заявила, но девочка, сидящая рядом, имени которой к своему стыду я не помнила, фыркнула.

— Было, не ври. В прошлом году Славик…

— Славик закрыл ее в раздевалке после плавания, — забубнел Соколов, не поднимая глаз, — напугал до смерти вместе с Ильей.

Марина покраснела и, психанув, выскочила из-за стола. Я хотела пойти за ней, но Нина Михайловна меня остановила.

— Я сама, — она похлопала меня по плечу, — а ты продолжай. Давай, Василиса, самый момент. Справишься?

Я громко сглотнула и окинула взглядом ребят. Казалось, каждый из них был готов говорить и в то же время жутко боялся. Библиотекарь направилась к выходу, а я заставила себя поместить руки перед собой на стол и выпрямила спину. Соколов не вызывал у меня отвращения, но и симпатии теперь не было. Поборов свои эмоции, я глубоко вдохнула.

— И что же было дальше, Герман?

Отец выбился в люди не сразу. Я не помню того времени, когда наша семья ничем не отличалась от среднестатистических, но по рассказам деда с бабкой мой предок хлебнул грязи в молодости. Я, конечно же, не представлял, как сам мэр таскает мешки с картохой или другими овощами, чтобы получить копейку на пропитание. Для меня сама картинка не сочеталась с гордым папочкой, который смотрел на грузчиков, водителей, продавцов и прочих мелких рабочих с высоты птичьего полета. Слушал их всегда с усмешкой, мол, да вы гоните?! И успешно забывал пламенные речи, как только возвращался домой.

Лариса Ивановна Баринова, моя бабка по папиной линии, и Александр Александрович Баринов жили за городом в тихом коттеджном поселке. Дом в два этажа. Ограждение и охрана, как у родителей президента. Отец не скупился на блага для своих предков. Они ни в чем не нуждались. Семейные пикники с шашлыком и душевными разговорами были чем-то традиционным и привычным, поэтому я, как истинный оболтус, пропускал эти мероприятия лет так с пятнадцати или четырнадцати. Мне там было скучно. Еще и бабка постоянно лезла со своими нежностями. Короче, сливался я с их праздников постоянно, наплевав на чувства и желания предков. Они ведь мои не учитывали, когда решили разойтись.

Бабка и дед не были зажиточными никогда. Для меня не принципиально, ведь с ними я почти не пересекался, да и в историю семьи особо не вникал. По большей части я больше внимания уделял родителям моей матери, Лидии Петровне и Игнату Валерьевичу Иларионовым. Их квартира находилась в шаговой доступности от наших хором, да и чувствовал я себя в их обществе, как рыба в воде. Свои они были в доску. Никогда не упрекали и не читали лекций. После крупных косяков я шел на порог их дома и был уверен, не прогонят, не смотря на масштабы провинности. Дед всю жизнь посвятил медицине, став известным в городе хирургом, а бабка до сих пор не покидает свою кафедру в университете. Собственно, мама пошла по ее стопам. Открыла языковой центр, где преподавала английский. Красивая леди со стальным характером. Вот только батя ее не оценил. И вроде все в жизни мэра казалось идеальным, если не считать некоторых мелких нюансов, один из которых предстал перед моими глазами.

— Уверен, что правильно данные вбил?

Убираю пиццу в коробку, проглатывая остатки, как стекло. Аппетит падает за порожек автомобиля и разбивается к чертовой матери, чтобы не видеть снимка, на котором запечатлены родители Васяна.

— За идиота меня принимаешь? — Криво лыбится Дэн, забирая ноут, и тут же что-то в очередной раз набирает. — Вот, смотри. Павел Лойченко. Вера Лойченко. Дочь их, — Денис шумно выдыхает, поглядывая на коробку с пиццей, — Василиса Лойченко. Она же Кукушкина.