Желание исчезнуть с периметра «Радужного» становится невыносимым, и из-за чего казалось бы? Из-за одной фразы, которой меня буквально прибило. Я проявила слабость и не прогнала Баринова после тяжелого разговора с тетушкой, а он послал меня, как Вику. Таким же тоном ответил, и это убивало. Сначала отталкивала от себя угнетающие мысли, но потом попросту приняла их и принялась за работу.

Да, оказалось, мне не все равно на то, что говорит Никита. С какого момента произошли подобные перемены? Сколько не пыталась найти внутри себя ответ, не смогла. Настроение лавировало на отметке минус целый день, хотя я старательно делала вид, что меня никак не затронуло его поведение. Сам Баринов появился ближе к вечеру и даже попытался поиграть с ребятами в футбол, но с его поврежденной ногой получалось из ряда вон плохо, поэтому он перешел на обучение. Мальчишки веселились, а я занялась девчонками.

Жалость и сочувствие Никите откинула на второй план и старалась не смотреть на него. Меня задевало, что после своего грубого высказывания он не попробовал со мной заговорить. Хотя, о чем это я?! Баринов не посчитал нужным извиниться за инцидент в клубе, а тут так тем более. В их семье, видимо, не привыкли просить прощения.

На ужине ко мне подсела Вероника. Теть Соня не спустилась и скорее всего ужинала у себя в кабинете. Ее реакция на случившееся тоже затронула мои чувства. Даже слова Вероники я воспринимала через одно, кивала и иногда выдавливала из себя улыбку. Нахождение в летнем лагере начало меня угнетать, и я не могла найти силы, чтобы оптимистично относиться ко всему.

После получасового кручения в постели поднялась и, накинув на себя теплый спортивный костюм, вышла из здания. Прохладный воздух оказался настоящим блаженством, охлаждающим мой несчастный мозг, поэтому, отойдя на некоторое расстояние от входа, я села на траву и подняла голову к небу. Сегодня на темном покрывале ночи ярко светили звезды, которые я принялась разглядывать, словно видела впервые.

— Могла бы и меня позвать, — вздрогнула, услышав голос Никиты рядом, но не стала ничего отвечать, слушая, как сердце набирает разгон.

Баринов с глухим стоном приземляется рядом, вынуждая меня съежиться и отодвинуться от него. Притягиваю коленки руками и помещаю на них подбородок, продолжая смотреть на небо. Хотя интерес к звездам уже потерян, и все клетки в организме напряглись в ожидании.

— У меня непереносимость алкоголя, — с усмешкой произносит Никита приглушенно, — не знаю, как это правильно называется в медицине, да и строить из себя умного не буду. В общем, когда выпиваю, просто отключаюсь. Творю дичь и потом ничего не помню.

Сердце болезненно ударяется о ребра, но я не поворачиваю головы, чтобы не видеть лицо Баринова. Обида маленькими, но острыми коготками впивалась в душу, раня ее наглым образом по привычке Никиты.

— Вась, я не помню того, что делал в клубе, ну, — он шумно втягивает воздух носом, — почти. То, что я назвал тебя девочкой с распродажи, помню. Мерзко. Был не прав. Частично. Черт!

Предел возможностей сердца почти достигнут, и я сглатываю, стараясь бесшумно наполнить легкие кислородом. Не надеюсь, что Баринов извинится, и, не глядя поднимаюсь, чтобы уйти. Только он встает и не дает скрыться в здании, схватив за запястье. Кожу тут же опаляет в месте захвата, и я выдергиваю руку. Никита разворачивает меня к себе и вынуждает смотреть на него, взяв в плен мой подбородок.

— Вась, я не умею извиняться, — он кривится, а я бью по его руке, отступая назад.

— Так и не надо мучить себя, — пожимаю плечами, играя в равнодушие, хотя сердце до горла подпрыгивает и пытается вовсе покинуть мой дрожащий организм.

— Вась… — чуть ли не взывает Никита, а я разворачиваюсь и успеваю сделать пару шагов, гулом отдающих в черепной коробке прежде, чем он хватает меня, притягивает к себе и впивается в мои губы своими.

Легкие обдает жаром от нехватки кислорода. Вместе с ними перестают работать и остальные внутренние органы, начиная дрожать в безумной агонии. Цепляюсь за футболку Никиты на плечах, чтобы удержаться, потому что ноги подкосились от нахлынувших чувств. Меня всю трясет от недолгого скромного поцелуя, от которого губы стало покалывать и желать чего-то большего.

— Прости, Вась, — Никита отрывается от меня первым и утыкается лбом в мой, шепотом произнося долгожданные извинения, от которых у меня кожа покрывается мурашками, а глаза увлажняются от слез, — для меня просить прощения все равно, что руку отрубить. Не видел достойного примера, извини.

Не могу произнести ни слова и рвано дышу, пытаясь совладать с эмоциями, но их так много, что сделать это сродни чуду. Баринов шумно сглатывает, не отпуская меня. Держим друг друга так крепко, словно от этого зависят наши жизни, и если ослабить хватку, то моментально полетим в пропасть. Хотя ощущение такое, что я уже в полете.

— Ты мне нравишься, Василиса, — Никита трется носом об мой, от чего внутри все органы дребезжат.

— Нравиться могут многие, — выдыхаю не своим голосом, а он отрицательно качает головой.

— Так, — прижимает меня к себе, ведя носом по щеке к уху, — только ты.

Бах! Сердце размазалось от удара о ребра и упало вниз слабо сокращаясь. Даже глотать скопившуюся слюну страшно. Вдруг все исчезнет и вернется другой Баринов, которому на всех наплевать. Тот самый балагур с равнодушием во взгляде. Никита обнимает меня еще крепче, втягивая носом воздух и оставляя тем самым на моей коже мурашки. Прохладный воздух теперь обжигающий, а звезды и вовсе похожи на костры.