Не успела я опуститься на стул, как из-за двери показался новый персонаж: полный, немолодой мужчина с черными усами в форме подковы и неприятной козлиной бородкой, заплетенной по бокам в тонкие косички. Он также был темноволосый и смуглый, но улыбка его была ослепительно белой. Из него вышел бы отличный наркобарон.

— Филипп! — радостно воскликнул мужчина.

— Отец! — также восторженно воскликнул тот, после чего Пабло заключил сына в крепкие объятия.

— Я смотрю, ты привез к нам свою девушку, нынче знаменитую на всю Испанию, — он подмигнул мне, а затем продолжил, — так знакомь же нас. А то я устал узнавать новости о тебе из газет.

Мне стало не по себе. Если Филипп был любимым объектом для обсуждения в прессе, то наверняка и обо мне там уже было немало

— Да, конечно. Жизель — это мой отец Пабло. Отец — это Жизель.

Пабло подал мне руку, и мы обменялись рукопожатиями. Он так же, как и Паула, внимательно изучал меня, но в отличие от своей жены явно не испытывал пренебрежения при общении со мной.

— Завидую тебе, Филипп. Такая красавица, — заявил он неожиданно и улыбнулся во все тридцать два зуба.

Я смутилась. Это было, конечно, лестно, но весьма внезапно.

— Да, она у меня такая, — поддержал Филипп отца, а затем наклонился и поцеловал меня в щеку.

Фу, какая мерзость. Слава богу, терпеть это придется нечасто.

— Давайте садиться за стол, остальные скоро подойдут, — возбужденно проговорил старший Ферретти, указывая на стол.

Мы послушно присели, словно Пабло был нашим общим начальником, и мы должны были беспрекословно слушаться его.

— Чем занимаешься, Жизель? — поинтересовался Пабло, едва мы оказались за одним столом.

— Я художница, — ответила я без колебаний.

Разумеется, профессию мне выбрал Филипп. Он хотел создать из меня человека с творческой душой. К сожалению для него, в реальности я была ботаником, да и то не успела доучиться. А вот задолжать за три года — вполне. Так что никакой романтики.

— Ух, — воодушевился мужчина, — выставляешься где-нибудь?

Филипп предвидел этот вопрос. Потому всего за пару дней до поездки выкупил имя и картины у одного набирающего популярность художника, чтобы присвоить его мне.

— У меня есть небольшая экспозиция в Нью-Йорке. Недавно вот мои картины вернулись с выставки в Милане.

Пабло был в восторге, я видела это в его взгляде.

— Я ничего не понимаю в искусстве, — он махнул рукой, — но, похоже, ты очень талантлива. Филипп не прогадал с тобой.

Через пару минут в комнату вошла Паула и присела рядом с мужем.

— Я вижу, вы уже познакомились, — женщина вновь таранила меня взглядом.

— О да! — воскликнул Пабло. — Я так рад за нашего сына. Жизель, как вы познакомились?

Я вкратце пересказала ему выдуманную историю нашего знакомства, периодически позволяя Филиппу вмешиваться в мой рассказ, добавляя ненужные романтичные подробности.

Пабло был в восторге, а вот Паулу, кажется, вот-вот могло стошнить.

— Ты знала, что у Жизель есть своя галерея в Нью-Йорке? — экспрессивно воскликнул Пабло, отпив вина из бокала.

— Правда? — попыталась изобразить удивление женщина. — Твои картины кто-то покупает?

Я видела, что этот вопрос не понравился Пабло, но интерес был превыше всего, и он ничего не сказал, давая мне возможность ответить.

— Разумеется. Например, ваш сын, — съехидничала я.

А ведь они даже не представляли, насколько это было правдой.

Я видела, как Паула скривилась, услышав мой ответ, но отступать не собиралась:

— В каком стиле рисуешь?

На этом моменте, сердце у меня ушло в пятки. Мы столько повторяли ответы на эти вопросы с Джейн, но теперь я будто забыла все на свете! Как же назвался этот идиотский стиль?

— Понимаете, — начала я медленно, — это очень концептуальное искусство. Сложный жанр и многогранный. Аналогов этому еще нет.

Пабло сидел на стуле, заворожено глядя на меня, Паула же, похоже, догадывалась, что я лью воду.

— И какие там концепции?

Да чтоб ее? Она же ничего в этом сама не понимает. Я начала вспоминать все слова из области искусства, которые знала.

— Ну, реализм конечно же очень важен, и модерн тоже, и техники разнообразные, знаете, свет, пространство.

Я чувствовала, как краснею от стыда, потому что несу чушь, и даже Филипп, который сидел рядом, начал недовольно стучать мне по коленке, чтобы я замолчала. И вдруг дверь напротив меня отворилась, и в столовую вошел мужчина. Его появление стало для меня спасением.