Комментатор начинает истошно кричать, что победа уже почти у нас в руках.

Я запиваю свой сытный обед чаем, и продолжаю думать:

– И так правнуки вспомнят, что жила-была баба Лена, и всё! Что я сделала великого? Да ничего? Только если пирожки вот эти с вишней, да кому они сдались! Дима – уже три дня в командировке, Паше их не дашь.

Из телевизора в это время доносится гул зрителей: «Вперёд! Вперёд!»

Я смотрю и вижу, как сегодня утром ехала домой с магазина.

Сильный холодный ветер хлещет в лицо, будто дает затрещины мокрой тряпкой, колёса коляски глубоко вязнут в снегу, прокручиваются и ещё глубже «тонут» – праздник ведь, а тропинки чистить надо только в рабочие дни, в руках моих – большой пакет с едой, пачку подгузников я засунула в ящик над колёсами коляски.

И я иду так домой, вернее, гребу, как танк, гребу, повернув коляску на себя, чтоб Паше было удобно, а сама выгнулась вся, борясь даже не с ветром, а, кажется, с невзгодами материнства.

Но я знаю, я сильнее этого ветра. Одна рука отчаянно толкает коляску с Пашей, как будто мы идём не домой, а в бой, пакет с едой почти волоку по сугробам. Вот виднеется подъезд, будто финишная прямая у наших спортсменов-биатлонистов, осталось лишь выстрелить точно последний раз, чтоб не было штрафного круга, в моем случае надо просто дойти до лифта, и всё… получай награду, в моем случае, поднимайся спокойно на пятый этаж и выдыхай, но осечка, как так-то… осечка, и штрафной круг – лифт сломался, а это значит на себе тащить и коляску с сыном, и тяжёлый пакет, и подгузники, но сдаваться нельзя.

– По пролётам! Буду поднимать по пролётам, – проносится в голове. – Штрафной круг почти преодолён, но трибуны не скандируют отчего-то: «Лена, вперёд! Давай! Давай!», – и зрителей никаких нет, но я пру. И это, наверное, моя гонка на пределах человеческих возможностей.

А на экране парни, что есть мочи, несутся, мои глаза не успевают следить за их скоростью, лыжи разрезают снег, как я утром коляской сугробы, палки втыкаются и взмывают вверх, как мои руки, несущие коляску от этажа на этаж, один из трёх (чувствуется, весь пьедестал будет наш) берет в руки флаг, как и я, взявшая после очередного падения пачку подгузников подмышку… всё финиш… я открываю дверь! Победа!

И пусть мое имя не впишут в историю страны, но если она останется в памяти моих внуков, то это уже будет Подвиг, моя «личная медаль за жизнь», ведь каждый из нас проживает каждый день свою гонку.

01.03.2014

– Мне кажется, это полная чушь! – до меня доносится голос Димы, и я включаю на всю мощь воду, чтоб заглушить его голос. Нервно мою морковку, всё же ожидая, что муж продолжит разговор, но он молчит, нервно сжал губы и молчит.

Я не выдерживаю первая:

– А ты много книг прочитал по психологии? Прям в этот разбираешься? Да?

Дима встаёт и подходит ко мне, не близко, а чуть поодаль, будто боится прикоснуться:

– Лен, остановись, пожалуйста, обдумай всё ещё раз. Да, я прочёл про воспитание меньше книг, чем вы с Катей, но я уверен, что это полный бред, – он взял паузу. – И пользы от этого меньше, чем от …

Я громко отставляю вбок терку, и мелкие кусочки моркови сыпятся на недавно вымытый пол:

– А вот ты увидишь результаты уже через год, увидишь и пожалеешь о своих словах.

Я стою, чищу картофель, и так больно внутри, я пытаюсь быть супермамой, а Дима норовит усомниться в том, что я говорю, в том, что пишут эксперты, в том, что советуют специалисты, он будто пытается проверить их знания «на зуб». Без конца всё взвешивает, оценивает, вот и сейчас опять его скептическое «зачем сыну нужны эти развивающие занятия», если б знала, то не стала бы просить Диму рвать на мелкие кусочки вату для завтрашнего урока, сама б сделала.

– Скажи честно, ты просто не хотел помогать? Верно? – мне хотелось, чтоб муж признался, чтоб сказал правду.

– Нет, Лен, всё не так. Вообще не так, – продолжал он упираться. – Я думаю просто, что больше пользы дать Паше незаметно эту самую вату, и посмотреть, что он станет с ней делать: рвать, грызть, теребить. А эти занятие в семь месяцев – это, мягко говоря, бред.

Мне осталось почистить последнюю картошку, но я не могла, от услышанного было желание разбить всё вокруг вдребезги, казалось, что муж не слышит меня:

– Я лишь пытаюсь дать ребёнку Лучшее, нашему ребёнку. А что может быть лучше образования, а? – я повернула голову в сторону мужа, который ещё больше отстранился и смотрел на меня, оценивая. – Да, суп можно есть и, если добавить целую огромную картошку с кожурой, просто вари, Дим, подольше, и делов-то, но вкуснее суп будет, когда ты ножичком кожуру срежешь, на брусочки всё нарежешь, так ведь и в жизни…суп супу – рознь.

Дима подошёл ко мне и обнял, я почувствовала, что он понял всё, что я хотела донести, а затем услышала его:

– Где вата, которую надо тебе нарвать? Давай!

03.03.2014

«Давай, ауф видерзеен» – скажу я карьере дружно, или, как говорит мой папа «родила, Лен, сиди спокойно и супы вари! Имеешь на это право!».

Почти полгода приходило это осознание – не могу я работать в полную меру! Не могу! Срываюсь на сына и мужа из-за того, что не успеваю в срок, волнуюсь, что не додаю им, когда вечерами отправляю вдвоём гулять, играть, а сама запираюсь на кухне, даю себе отчёт, что перестала кайфовать от работы, она стала в тягость, ну не могу я «кайфануть», когда заводишь будильник на четыре утра, чтоб часа два поработать до начала «мамско-декретного дня», но все же последней каплей стал клиент-мебельщик.