Суджа взяла Чина за руку, когда увидела в новостях рыдающую на тротуаре женщину. «Дорогой Руководитель, вернись! Вернись к нам!» — пронзительно кричала та. Слезы оставляли полосы на ее напудренном лице, а все тело сотрясалось в конвульсиях. Она рухнула на землю и прильнула лицом к холодному бетону, а другие женщины, стоявшие рядом с прижатыми к глазам платками, не замечали ее рыданий, потому что были погружены в собственное горе.

Суджа молча смотрела на то, как движется вперед катафалк, и на толпы, заполонившие улицы, на которых прошло ее детство. В тот момент она ужасно скучала по умме и аппе и хотела оказаться рядом с ними. Возможно, они тоже были где-то там, на улице Кумсон, и стояли в толпе. Глядя на лица людей родного города с такого расстояния, она чувствовала себя до странности обособленно. Эти знакомые лица и улицы выглядели на экране телевизора ужасно далекими.

Чин опустил глаза на свои потные дрожащие руки и вытер их о штаны. Великий Руководитель, создавший тот мир, в котором Чин вырос, и составивший план его судьбы, ушел. Когда-то он был тем человеком, к которому Чин тянулся, как подсолнух тянется к солнцу. Но этот же человек лишил Чина надежды и будущего, изгнав его из Пхеньяна. Для Чина и Суджи, ожидавших в Таиланде получения убежища, смерть Великого Руководителя оказалась неоднозначной новостью. Станет ли в Чосоне лучше с уходом Дорогого Руководителя? Будут ли они с Суджей последними, кому пришлось бежать с родины? Чин вытер глаза тыльной стороной руки. В нем кипела ярость от бессмысленности всего произошедшего.

Катафалк остановился напротив ступеней Кымсусанского дворца, и носильщики отстегнули гроб от крыши автомобиля. Они подняли гроб по ступеням ко входу в мавзолей и поставили на приподнятую платформу на колесиках. Видеооператоры направили на него прожекторы, и гроб покатили через двери туда, где Великий Руководитель должен был найти свое последнее пристанище.

В конце концов Чин встал, выключил телевизор и, взяв Суджу за руку, вывел ее на террасу. Внизу несколько детишек играли в машинки, которые Чин и Суджа привезли из Китая. Они купили игрушки просто по наитию на автобусной станции в последний день, проведенный в той стране.

— Поверить не могу, что это случилось, после того как мы прошли через весь этот ужас. И не могу поверить, что его больше нет. — Голос Чина дрожал. Почему он не умер год назад — наша жизнь была бы совсем другой. Он прогнал нас через ад, а теперь взял и умер, а мы сидим здесь без денег в какой-то бамбуковой хижине.

— Согласна. Нам столько пришлось пережить, и чего ради? Все бесполезно. — Суджа заплакала. — Ты бы ни за что не оказался в тюрьме, и тогда мы, наверное, так и жили бы в Пхеньяне. Но… — Она помолчала, а затем продолжила: — Смог бы ты вернуться и жить там после всего, что узнал о стране? Они лгали о тебе, но не только это. Они вообще столько лгали! Мне не верится, что я тоже была частью их пропагандистской машины. Самое ужасное, что мой отец до сих пор работает в газете «Нодон» и не понимает всего, что там происходит. — При мысли о нем слезы закапали из глаз Суджи. — Я ужасно по нему скучаю и по маме. Я разбила умме сердце. Но, если честно, я уже не смогу вернуться назад. Теперь нам остается только двигаться вперед и изо всех сил пытаться отыскать то место, где мы оба сможем жить свободно.

Чин отодрал кусочек от бамбукового поручня и бросил на землю.

— Может, найдется способ вытащить из Чосона и наши семьи, — сказал он.

Суджа взглянула на Чина, и глаза ее загорелись:

— Я бы что угодно сделала, чтобы это когда-нибудь произошло!

Чин стиснул ее руку, думая о расстоянии, которое придется преодолеть их родителям, повторяя маршруты, по которым они шли на прошлой неделе и несколько месяцев назад. Это был трудный путь для любого, не говоря уже о людях в возрасте, но вполне преодолимый с хорошим проводником. При мысли о том, чтобы попытаться связаться с родителями через Сержа или других посредников, Чин покачал головой. Пока у них с Суджей впереди было еще много неясного и неопределенного.

Игравшие малыши затеяли ссору, потому что не поделили машинку. Один мальчик сердито тянул ее на себя, а другой вцепился в игрушку и пинал друга ногами. Суджа сбежала вниз и вмешалась. Она забрала машинку и обратилась к ним на смеси тайского и корейского:

— Играйте по очереди. Сначала один, потом другой.

Маленькая девочка лет трех села в сторонке и не сводила блестящих глазенок с мальчишек, которые с помощью считалки «камень, ножницы, бумага» определяли, кто будет играть первым. Девчушка посмотрела на Чина, встала и подошла к нему, держа в руках фиолетовый мангостан.

— Ешь, — сказала она.

Чин пощекотал ее курносый нос.

— Выглядит аппетитно. — Он улыбнулся, встал и побежал на кухню. Вернувшись с ножом для овощей, Чин взял у девочки мангостан, разрезал фиолетовую кожуру и раздвинул ее в стороны, обнажив белую, похожую на цветок мякоть, разделенную на шесть идеально симметричных сегментов. Он протянул мангостан девочке. Она воткнула в него палец, отделила один сегмент и, хихикая, отправила себе в рот. Потом девочка подвинула мангостан Чину и показала на него:

— Ты.

К ним подошла Суджа. Чин улыбнулся и предложил ей фрукт.

— Спасибо. — Она отделила дольку, положила себе на язык и закрыла глаза, почувствовав, как во рту растекается сок. — Ух ты! Вкусно! Я никогда такого не ела!

— Ты, — повторила малышка, указывая пальчиком на Чина.

Он послушался, отщипнул белую дольку, а потом снова протянул мангостан девочке.

— А ты знаешь, какие фрукты есть в Америке? — спросила Суджа, продолжая смаковать сочную дольку.

— Не знаю, — ответил Чин. — Яблоки. Я слышал, что у них есть яблоки.