— Значит, у нее настолько огромные проблемы в школе, что она даже придумывает сценарии смерти своих обидчиков? — Полуутвердительно спросила Хэруки.

— И как тебе та пара фрагментов, что она вставила в письмо? — Спросил я у девушки ее профессионально-писательское мнение.

— Очень изобретательно! — Грустно вздохнула она.

— Вот и я так решил — будет отмазкой для отца, когда я перевезу этого бедного ребенка в Уцуномию весной, типа сценарист — у меня есть парочка задумок для фильмов, где нужно изобретательно убивать персонажей. А пока наша задача — разобраться с ее обидчиками так, чтобы она спокойно доучилась оставшиеся несколько месяцев.

К тому же ее имя — Окада Мари мне знакомо по прошлой жизни. Но вот о таком тяжелом детстве я не знал. Безусловно, девушка, как и положено подростку, драматизирует, но если написанное ее в письме правда хотя бы на 1/10, будущую творческую анимеединицу нужно спасать!

— А мать? — Поджала губы Нанако.

— А мать попробуем купить! — Развел я руками, — Могу ее понять — в ее глазах дочь откровенно забила на свое будущее. А травля… Ее родители стараются не замечать. Как и вообще все взрослые.

— В нашей школе не так! — Заметила Хэруки.

— В нашей — не так, — Охотно согласился я, — Но это нам повезло, что в этой типа «государственной», — Показал кавычки, — Школе учится много очень важных детишек, поэтому наш душевный покой взрослым приходится беречь!

— А если Окада-сан порежет своих одноклассников, все скажут, что виновато аниме и фильмы! — Проницательно добавила Нанако.

Мы с Хэруки согласно кивнули и остановились через дорогу от дома девушки — меньше того, в котором я родился и довольно запущенный. Жизнь матери-одиночки и ее детей редко бывает легкой.

Внезапно дверь дома «спасаемой» открылась и выпустила из себя черноволосую девушку в старом сером плаще, длинной черной юбке и черных же потертых сапожках.

— Не твое дело! — Завершая диалог на повышенных тонах крикнула она в проход и громко бахнула дверью.

Быстрым шагом, дергано озираясь — мы мудро встали в тень, потому остались незамеченными, к настоящему восторгу выбравшей это укрытие Нанако — девушка пошла к дороге — никакого забора здесь не предусмотрено — район прямо очень бюджетный, особенно учитывая, что Титибу — жуткое захолустье на шестьдесят тысяч жителей, что вносит свою лепту в и без того нелегкую жизнь Окады-сан: все местные знают ее как «девушку, которая все время прогуливает», и вполне справедливо на их взгляд осуждают.

— Нет выхода из социального ада, — Вздохнул я, когда мы осторожно двинулись за сунувшей руки в карманы и понуро побредшей через дворы девушкой.

— Любимчик Японии опять строит из себя обиженного ребенка! — Отмахнулась Хэруки.

— Обидно!

— Тсс! — Одернула нас Нанако на правах опытного сталкера.

Тихонько извинившись перед нашим шиноби, продолжили путь. Наконец девушке надоело петлять между домиками, и она уселась на качелю в небольшом сквере.

— Давай, иди к ней! — Решил я, немного подтолкнув Хэруки.

— А? Почему это я? Давай сам! — Ловко сместившись за меня, толкнула в спину, и я вывалился из кустиков, из уважения к штампам сымитировав потерю равновесия и поразмахивав руками.

Выпрямившись, подмигнул кустикам, поправил кепку и висящий за спиной рюкзак, и отправился к демонстративно не обращающей на меня внимания девушке. Усевшись на соседние качели, пафосно изрек:

— Ты звала, и я пришел!

Она вскочила с качели и бросилась бежать. Вот же!

— Стой, бака! Я не извращенец! — Бросившись в погоню, самонадеянно заявил я, слушая как за спиной трещат кусты — девушки тоже решили присоединиться к погоне.

— Все извращенцы так говорят! — Не оборачиваясь крикнула Одати-сан, и я услышал за спиной ехидное хихиканье.

Надо прекращать этот балаган — копам попадаться очень не хочется.

— Я Одзава Иоши! Ты прислала мне черное письмо!

Девушка резко остановилась, я влетел в нее, и мы покатились по слегка замерзшему берегу какой-то мелкой речки, с трудом остановившись у самой воды. Все падение я следил только за тем, чтобы мои руки не оказались там, где не надо — что бы там кто ни думал, я точно не извращенец!

— Ты в порядке? — Аккуратно сняв с себя валяющуюся поперек моего живота болезненно морщащуюся Одати-сан, спросил я.

Она подняла на меня взгляд, зрачки расширились, и в их глубине мелькнуло что-то очень нехорошее.

— Я… я… — Тихо попыталась выговорить она.

— Ты? — Поощрительно улыбнулся я.

— Я — испачкала тебя! — И она истерично рассмеялась, тыкая пальцем в куски грязюки — набережная замерзла не до конца, но мы хотя бы не вымокли — на «Тойтовской» униформе, — Теперь ты такой же грязный, как и я! — С трудом набрав в грудь воздуха, рассмеялась еще истеричнее, уже до слез.