— Ты ещё порассуждай вслед за Артузовым о «трилиссеровой лихорадке»! — окрысился штатский. — Он, кажется, придумал этот идиотский термин?

— Так он прав! Не хватало ещё развести органах критику и самокритику в отношении служебных дел на партсобраниях! Это, уж прости, ни в какие ворота…

— Ты ради этого меня сюда пригласил? — штатский не скрывал раздражения. — Как подсказывала мне совесть большевика, так я и поступил, и нечего больше об этом. Говори лучше, зачем звал, а то у меня на четырнадцать-двадцать назначено совещание.

— Да, конечно, извини. — чекист поправил фуражку. — Видишь ли, у нас тут наметилась одна проблемка…

— Дай угадаю — перебил его собеседник. — Речь о Яше Блюмкине и поисках мифической книги? Той самой, из-за которой этот твой чокнутый сектант Барченко третий месяц ходит, как в воду опущенный, и уже начал заговариваться?

Чекист неохотно кивнул.

— И всё-то ты знаешь…

— А тут и знать особо нечего. Операцию по возвращению книги готовил мой отдел, вы с Барченко только предоставили исполнителей — эту самую троицу юных гениев из «коммуны особого назначения».

— Вот с ними как раз и возникла проблема. — военный нахмурился. — В Константинополь они прибыли вовремя, наш человек встретил из в порту и отвёл в заранее подготовленное место с приказом ничего не предпринимать и ждать.

— И они, конечно, не послушались?

— На следующий же день всех троих след простыл! Сотрудники нашего посольства с ног сбились, обшаривая город, но так ничего и не добились.

— С тех пор, как Агабеков[3] сменил Блюмкина на посту константинопольского резидента, дела там пошли наперекосяк. — согласился с чекистом штатский. — И что же, версия у вас есть? Сбежали на Запад, похищены, убиты?

— И это, и ещё с десяток. Но самая вероятная: они действуют не по нашим инструкциям, а по тем, что ещё раньше дал им Блюмкин. А он, сам понимаешь, имел и время и возможности подготовить всё так, чтобы комар носу не подточил!

— Да, сглупил наш Яша, подставился, как зелёный пацан. — штатский сокрушённо покачал головой. — Я знал, конечно, о его контактах с Троцким — да и кто не знал? — но чтобы устроить такой цирк, и на пароходе, и здесь в Москве… нет, не ожидал, даже от него не ожидал! Видимо, нервы сдали? Так ведь и до расстрела недолго…

— К тому и шло. — кивнул чекист. — Если бы он не спятил тогда, в лаборатории, наверняка пришлось бы помазать лоб зелёнкой. А так — считай, дёшево отделался.

— Это ещё как посмотреть. — штатский невесело усмехнулся. — По мне, так лучше уж к стенке, чем вот так. Я справлялся у профессора Ганнушкина, он говорит: устойчивое сумеречное состояние, тяжелейшая форма шизофрении. Считает себя каким-то подростком, и что врачи с ним не делают — всё впустую.

— Может, ты и прав. — сказал чекист. — Однако, до ареста в лаборатории он был, хоть и взвинчен сверх меры, но вполне в здравом рассудке. А значит, мог придумать нечто такое, что мы сейчас никак не можем просчитать. Я обращался и к Мессингу, но он только-только принял дела и конкретикой по нашей операции не владеет. А пока разберётся что к чему, будет уже поздно.

— А я-то что могу? — штатский пожал плечами — С должности меня сняли, непосредственной связи с Агабековым, который сейчас заправляет всеми нашими делами в Турции, у меня нет. Да я бы к нему в любом случае поостерёгся бы к нему обращаться — скользкий тип, да и работает из рук вон плохо. Упустить на пустом месте троицу сопляков — это, знаешь ли, надо было постараться!

— Вот и я говорю… — чекист изобразил оживление. — От Мессинга и его людей проку ноль, без тебя на операции можно ставить крест — и тогда Барченко меня со свету сживёт. Ты же знаешь, какой он настырный!

— Больно много воли ты дал своим сотрудникам. Разболтались они у тебя, края потеряли…

— И это говорит автор «трилиссеровой лихорадки»? — иронически ухмыльнулся чекист. — Всё-всё, Толья, я же пошутил, не надо вскидываться! Так поможешь?

— Пошутил он… — буркнул недовольно штатский. — Дошутишься ты однажды, Глеб, точно тебе говорю. Что до помощи… не знаю, Глеб, не знаю. Надо думать. Ты вот что: подбери, что нужно передать моему человеку, попробую это устроить.

— Да мне и готовить-то особо нечего. Для начала надо найти эту троицу. Они сейчас в Палестине и, скорее всего, в Иерусалиме. Больше ничего не знаю.

Штатский задумался.

— Кажется, один из них прожил там несколько лет?

— Да, Марк Гринберг. С родителями. А когда погиб его отец — Блюмкин вывез мальчика в Союз.

Тогда подготовь по нему справку, самую полную, какую только сможешь. Любые подробности, всё, что есть. Барченко потряси, это ведь онс ним работал?

— Скорее Гоппиус. После истории со свихнувшимся Блюмкиным он окончательно перебрался в Коммуну, у него-там что-то вроде филиала лаборатории.

— Вот его и потряси. А заодно — всех, кто работал с этими тремя. Курочка — она, знаешь ли, по зёрнышку…