— Ну наконец то! Не могла дождаться, когда же ты попросишь! Анна, ты — это я, нравится тебе это или нет. А он… он… как и все мы, просто человек, который возжелал отречься от всего человеческого. Я могу назвать имя, но оно не освободит тебя, я могу перечислить события из учебников истории, но и это не освободит тебя. Я могу сказать, что его заточение — акт моего величайшего милосердия, ведь там, где нет памяти нет и боли, но и это не освободит тебя. Ты принадлежишь ему, потому хочешь принадлежать. Кто-то, кто не я, сказал бы что это любовь. Он — твой выбор. Он — твоя традиция. И я тоже твой выбор. Если ты так хочешь быть свободным человеком, откажись от нас, отрекись. Я приговариваю тебя к свободе воли! Аминь!

Анна разочарована, она молча встает, чтобы уйти.

Что мы будем делать? Остановить ее нам не по силам, мы — плоть и кости, а она — наше самое совершенное творение. И она не сдастся. Ни разу не сдавалась. Во всех жизнях. Во всех вероятностях. Я смотрю на нее с гордостью.

— Попроси, пожалуйста, детектива Полански заглянуть к нам!

Анна смотрит на нас пустыми, зелеными глазами, лицо ее холодное и ровное. На воде Сеятеля полный штиль.

— Ольга Полански приняла решение пройти кондиционирование, а после вернуться в университет.

Что-то внутри разбивается и будто кипяток течет по рукам и ногам.

А боль это совсем не то, что я думала. Я смеюсь, но это печальный смех.

— Даже не знаю, что хуже, когда они спорят с тобой или когда молча подчиняются твоей воле, когда у тебя появятся свои осколки личности, ты меня поймешь.

— Стоит уважать ее решение, — говорит Анна.

— Дай угадаю, и Гереро тоже?

— Владислав Гереро теперь занимает должность судейского Престола при канцелярии Единого. Каждый выбрал свой путь.

— И только мой выбрала ты.

— Потому что теперь ты принадлежишь мне, а не наоборот.

Анна выходит за дверь, а мы остаемся здесь, остаемся, чтобы помнить вместо нее. За окном раскаляется до бела июнь, второй летний месяц. Если бы она спросила меня, я бы сказала, что еще слишком рано чтобы снимать манжеты, варлаки в это время года еще не нестабильны.

— Эй, величество, — раздается голос от дверей. За мной пришли мои любимые санитары, оба вооружены электрошокерами, но к сожалению им строжайше запрещено бить пациентов. Я уже пыталась их спровоцировать.

Отличить их можно по уровню интеллекта. Правый, который всегда молчит, имеет шанс на просветление, может быть ему повезет в следующей жизни, для того же, что слева, надежды нет.

— Величество, слышишь меня? Пойдем в палату, только давай сегодня по-хорошему. Я обещал своему исповеднику, что на этой недели не буду пачкать карму.

Где-то рядом церковь и я слышу как звенят колокола. Они стали звенеть чаще или нам так только кажется? Что может быть хуже, чем прожить обычную человеческую жизнь? Проживать ее, зная, что выхода из вечности нет.