Шрифт:
Свою футбольную команду сталинградцы буквально боготворили. Ее звездный час пришелся на последние предвоенные сезоны, когда из заурядной заводской команды «Дзержинец» выковался мощный «Трактор», гроза всех признанных авторитетов. В недоигранном чемпионате СССР 1941 года коллектив занимал четвертую строчку в турнирной таблице. Спор за медали остался тогда неоконченным, и после войны болельщики с воодушевлением ожидали от родной команды восхождения на пьедестал почета. Однако больших надежд клуб не оправдал. Чемпионат 1945 года «Трактор» завершил на 7-м месте, следующий – на 8-м, потом скатился до 13-го, а в 1950 году, уже под наименованием «Торпедо» (Сталинград), вообще вылетел из высшей лиги. Но в пору, когда Юра Гусман впервые приобщился к этой массовой страсти, болельщицкий путь от бескрайнего оптимизма до разочарования в городе еще не был пройден. Мальчишки составляли отряд самых горячих и беззаветно преданных поклонников команды.
Стадион «Трактор», как уже говорилось, был расположен рядом с домом, где жили Гусманы. Околофутбольный ажиотаж вырисовывался во всей красе и не мог не затронуть струн души, которая дотоле замыкалась преимущественно на внутрисемейных укладах и обычаях. Юная душа рвалась в социум, и футбол стал важным мостиком. В книге спортивного журналиста Александра Скляренко «Ротор. От сталинградского „Трактора“ до наших дней», опубликованной в 2000 году, описывается атмосфера, царившая здесь незадолго до войны в дни футбольных матчей:
Стадион «Трактор» располагался в Верхнем поселке и вмещал всего 5–6 тысяч зрителей. Но народу собиралось гораздо больше. В 1940 году трибуны пришлось расширить, но все равно сотни болельщиков занимали небольшую горку рядом со стадионом и с нее наблюдали за тем, что происходило на футбольном поле. Эта горка, как театральная галерка, жила своей жизнью, и некоторые устремлялись туда не для того, чтобы сэкономить на билетах, а чтобы посудачить о футболе, о любимой команде. А на стадионе заполнялись даже проходы и легкоатлетические секторы.
Нечто подобное происходило и после войны – с тем отличием, что стадион выглядел теперь иначе: его пришлось отстраивать заново. Управились быстро, поскольку он входил в список первоочередных объектов восстановления. Он даже стал вместительней прежнего.
Этот стадион давным-давно уже не главный в городе. Центральная футбольная арена Волгограда находится у подножия Мамаева кургана; ее построили в 1962 году, а через полвека с небольшим демонтировали, чтобы к чемпионату мира – 2018 возвести суперсовременный спортивный комплекс. А старый стадион «Трактор» после очередной переделки в 1980-м использовался в качестве тренировочный базы, но постепенно пришел в упадок. В начале 90-х вокруг него вырос стихийный рынок, который никак не поддавался благоустройству. По окончании чемпионата мира волгоградский губернатор Андрей Бочаров провозгласил, что «Трактор» и прилегающие к нему территории будут реконструированы. В соответствии с поручением губернатора стадион «должен стать спортивным ядром района».
Возможно, эти перемены к лучшему – тем более что обветшавший «Трактор» никем и никогда не рассматривался в качестве памятника архитектуры. Однако для Юры и других пацанов он был поистине культовым сооружением.
Мы сбегались, когда приезжала какая-то знаменитая команда – например, московское «Динамо» или ЦДКА. Поезд останавливался прямо рядом со стадионом, там проходила железная дорога. Мы заходили к ним в вагон, они нас угощали конфетами. Помню знаменитых Бескова и Хомича. Интересно, что совсем недавно, года два-три назад (то есть в конце 1980-х. – Д. С.), я рассказывал Бескову о том, как мы, сталинградские мальчишки, влезали в вагон, и спросил, помнит ли он о таком эпизоде. Константин Иванович ответил, что да, он очень хорошо все это помнит.
Восхищались приезжими знаменитостями, однако и местных кумиров чтили от всей души. Правда, последние воспринимались более обыденно, без гастрольного флера, – как в доску свои. Примерно такими они и были в реальности. Константин Беликов, игрок «Трактора» и участник Сталинградской битвы, писал в мемуарах:
После войны жили целый год в одной комнате четыре семьи, 16 человек: кровать – занавеска, кровать – занавеска. В основном семьи бывших футболистов. И, представьте себе, ни разу не поссорились друг с другом! Обедали, помню, строго по очереди. Помогали друг другу – это само собой. Терпимость у людей была. Обозленности не было. Позже переехали с семьей в отдельную комнату в коммуналке – радости было!
А насчет звездного статуса игроков Беликов сообщал следующее:
Мы были популярны в своем городе, да и не только в нем: скажем, в Ленинграде на матчах с «Трактором» трибуны всегда забиты были, и в Тбилиси – тоже. Но мы не очень-то выделялись среди горожан. На тренировки и на игры ездили трамвайчиком: в руках чемоданчики с жестяными уголками, как и у всех.
Скромность не мешала признанию: местными футболистами гордились и всех знали в лицо. Особенно мальчишки. Юра с головой окунулся в «фанатский дискурс», как это нынче называется: «Когда надо было ходить в школу, я очень часто пропускал ее из-за футбола». Дело доходило до удивительных авантюр: «Для того, чтобы попадать на стадион, мы сделали подкоп». Любимая игра затмила едва ли не все другие интересы и почти полностью определяла тогда Юрин образ жизни:
Свободное время проводили замечательно, играли в футбол, и когда тренировались футболисты – тоже было очень интересно. Был такой вратарь огромный – Василий Ермасов, и другой, противоположных пропорций, Королькевич. Я их запомнил. Другие футболисты – Бадин, Рудин и так далее. Меня это все гораздо больше привлекало, чем школа. Читать я не любил.
Насколько можно понять в ретроспекции, супруги Гусманы свободу своего приемного сына особо не ограничивали – вероятно, полагая, что принуждением интерес к учебе и склонность к самодисциплине не привить. И что всему свое время. Атмосфера в доме поддерживалась доброжелательная и к тому же добропорядочная – в том смысле, что никаких разговоров ни о политике, ни о трудностях послевоенной жизни, ни тем более о репрессированных родственниках в семье не велось. Во всяком случае, при Юре. И все же кое-что иногда проскакивало.