В тягостном сознании своего бессилия, угрюмые и ожесточенные, бойцы покидали город... Штаб подготовлял наутро контратаку, и был издан приказ, по которому еще до сумерек должны были выйти из города главные силы бригады. А в полночь было приказано сняться всем остальным, до последнего связного красноармейца.

Наш бронепоезд, пока шла эвакуация, дежурил на станции. Сразу же по возвращении с позиции каменотес, как старший теперь по должности, донес в штаб, что наш командир выбыл из строя. Рапорт этот пришлось составлять троим - Панкратову, Федорчуку и мне; сам каменотес, не очень, видно, полагаясь на свою грамотность, только расписался на рапорте - царапнул подпись закорючкой.

В штабе ответили: "Ожидать распоряжений", и мы, чтобы не терять времени, занялись своим хозяйством: пополнили на артиллерийской базе запас снарядов, зарядов и пулеметных лент, съездили на топливный склад, набрали там дров, потом стали под водоразборную колонку и накачали полный тендер воды.

Незаметно подошел вечер.

На юге темнеет быстро, а в этот раз ночь показалась особенно темной: нигде вокруг ни огонька. Мы сидели в молчании около бронепоезда, даже не видя, а только чувствуя друг друга. Старались не курить, а если кому-нибудь становилось невмоготу без курева, тот бежал на паровоз и высасывал там цигарку, присев на корточки перед топкой.

Темно, хоть глаз выколи! А тут еще поблизости противник... Где он сейчас? Может быть, цепи петлюровцев подбираются уже к станции? В этой темени недолго и в окружение попасть... Пока было светло и в городе шел бой, не стоило опасаться: выстрелы и пролетавшие пули показывали, с какой стороны мог подойти враг. Но с темнотой стрельба прекратилась, и теперь ребята хватались за винтовки при всяком шорохе...

Половина нашей команды находилась у вагонов, а другая половина - в охранении. Эти бойцы стояли цепочкой вокруг поезда на таком расстоянии, чтобы в случае чего можно было подать голос и друг другу и на самый бронепоезд.

Подошла и моя очередь идти в секрет. Я занял свой пост - он пришелся около вокзала - и начал медленно прохаживаться по перрону, стараясь ступать без шума, - перрон был завален грудами обрушившихся кирпичей, битого стекла и штукатурки.

В это время в конце перрона мигнул огонек. Я притаился с винтовкой у стены. Но это оказался свой, железнодорожник. Он навел на мое лицо красный свет, потом зеленый и быстро упрятал фонарь обратно под полу. Однако я успел заметить, что подошли двое. Второй был красноармеец с винтовкой.

– Вам пакет из штаба, - негромко сказал красноармеец, и я узнал в нем нашего штабного вестового.

– Пакет?.. Обожди-ка, я позову товарища, который поездом командует.

– А пакет на твою фамилию писан, - сказал красноармеец.

– То есть как на мою фамилию?

Я взял у него пакет, пощупал - пакет с сургучной печатью. Железнодорожник приоткрыл под полой фонарь, и я поднес пакет к огню. Да, так и написано: "Медникову".

Что бы это значило? Никогда еще мне не присылали штабных пакетов...

Поколебавшись минуту, я сломал печать и вскрыл пакет.

"Приказываю вам, - прочитал я, - немедленно принять командование бронепоездом. Об исполнении донести. Комбриг Теслер".

Что такое?.. Мне - командовать бронепоездом?

– Слушай-ка, товарищ, - сказал я, - тут какая-то путаница. Верни это писарю. Он, должно быть, адрес переврал...

– А про то нам не ведано, - сказал вестовой и подал мне шнуровую книгу: - Распишитесь в получении.

Я черкнул в книге свою фамилию и, предупредив соседнего бойца, что должен отлучиться на минуту, со всех ног бросился к полевому телефону. Телефон был у переезда, в стрелочной будке.

Вбежал к телефонистам, схватил с аппарата трубку. Требую комбрига. В трубке пощелкало, и я услышал его голос:

– У аппарата.

– Товарищ командир бригады! Говорит сапер Медников. Разрешите доложить.

– Говорите.

– В штабе писаря напутали что-то. Приказания ваши не по назначению засылают. Вот тут мне сейчас пакет прислали...

– Фамилия на пакете есть?
– перебил комбриг.

– Есть, - отвечаю, - моя фамилия. Вот я и удивляюсь...

– Прочтите приказание.

Я прочитал раздельно, слово в слово.

– А подписано кем?

– Ваша, - говорю, - личная подпись...

– Ну так извольте выполнять приказание!

– Товарищ командир бригады, да я же сапер, вы, наверно, забыли; я в пушке ничего не понимаю...
– заспешил я, чтобы он не прервал меня снова.

– Никаких пререканий в боевой обстановке. Будете командовать!

Я положил трубку. Схватил ее опять - дую, дую в рожок...

Ни звука. Уже разъединили.

Я вышел от связистов. Зажег в темноте спичку и еще раз прочитал приказание. "Командир... Да какой же я командир бронепоезда, - это же смех! Шестидюймовое орудие, пулеметы... Ну, при пулеметах, скажем, Панкратов и знающие люди, там ничего, обойдется... Но эта сверхмудреная гаубица! Куда ни взглянешь - цифры, микрометрические винты, стекла, линзы... Заправские артиллеристы и те путаются! Вон каменотес: сколько снарядов по батарее выпустил, и все без толку - так и ушла батарея!"