Время шло, и «Машина» всё больше уходила в прошлое. Макар с экрана телевизора учил меня готовить еду, показывал свои рисунки, но это было неинтересно. Иногда, правда, он баловал меня великолепными новинками, я радовался и переставал верить в то, что Макар «сдулся».

И вот этот звонок в воскресенье после литургии и предложение поехать живьем послушать героя из наших вчерашних дней.

На концерт вместе с нами выбрался еще и Паша, наш общий знакомый. Он ехал и всё никак не мог успокоиться, что сейчас он снова увидит самого Макара, будет слушать свой любимый «Поворот».

– Мужики, хотите верьте, хотите нет, но в 1979 году вот эту самую руку, – и Паша в качестве вещественного доказательства предъявил нам свою внушительную пятерню, – Андрюха жал лично. Да-да, после концерта, – и назвал место, где он так накоротке сошелся с кумиром из нашей юности.

Я понимаю Пашу, доведись мне пожать руку знаменитому музыканту, я бы тоже, наверно, радовался. А вот хоть расцелуйся в те же годы с самим товарищем Брежневым, вспоминалось бы как анекдот.

В начале восьмидесятых Павел поступил в военное училище, мечтая послужить отечеству в качестве его защитника. Мы все тогда о чем-нибудь мечтали. Ну если кому-то не нравится это слово, пускай – «строили планы».

Детство Паши прошло на Северном Кавказе. Несколько поколений его предков учили и лечили тамошних жителей и так сроднились с этими людьми, что маленький Павлик лет до семи на языках горских народов говорил даже лучше, чем на русском. Когда они переехали в наши места, его так и звали: «русский нерусский». До сих пор в его говоре улавливается еле заметный акцент, а уж если начинает волноваться или о чем-то рассказывать, увлекаясь, то и подавно.

Игорь, тот с юности был активистом-общественником, и в школе, и в университете, хотя рассказывал, будто всегда хотел заниматься наукой. После того, как во времена перестройки прозвучал горбачевский призыв строить «социализм с человеческим лицом», Игорек проникся идеей и даже вступил в партию строителей светлого будущего. Его до сих пор продолжают задевать и несправедливость, и наплевательское отношение к маленькому человеку, хотя от политики бежит как от огня.

Вскоре после того, как развалился Союз, накрылась медным тазом и область его научных изысканий. Оставшись с тремя детьми и без средств к существованию, всю силу своего деятельного характера Петрович направил на предпринимательскую деятельность. Начинал, понятно, челноком со стеклянными сумками безразмерного размера, а сегодня на его предприятиях трудится уже больше семисот человек. Кстати, своих работяг Игорь старается не обижать, мечта построить хоть что-нибудь, но только обязательно «с человеческим лицом», всё еще не покидает его.

Уже в машине Петрович достал бутылку сухого красного вина:

– Ну что, батюшка, давай по чуть-чуть для куражу. А то как-то неправильно получается, слушать «Поворот», и без ничего, а так хоть поорем. Помню, в том же 1979-м, когда Пашка Макару руку жал, мы в студенческом стройотряде отрывались под «Машину» портвейном покровского разлива. Ох, и здорово же было, молодые, счастливые. Кстати, бать, ты помнишь портвейн того времени?

– Нет, друг мой, не пришлось. Я вообще не пил бормотуху.

– И правильно делал. Та еще гадость, – отозвался Паша, – хотя и экологически чистая.

Игорь, не обращая внимания на Пашину критику, продолжил:

– Прошло тридцать лет, и вот, пожалуйста, мы балуем себя вот такими игрушками. Французское марочное, я его для своих из Парижа выписываю. В свое время попробовал в одной из кафешек на Монмартре, правда, оно недешевое, пятьдесят евро бутылка, но оно того стоит. Вот оно, ласковое солнце французского юга, соединившееся с беззаботностью праздно шатающихся по Парижу туристов из России. Паша, давай сюда твою тару, – и налил ему из бутылки.

Пашка, отхлебнув из пластикового стаканчика, посмаковал вино и произнес:

– Да, это вам не мочу пить.

Другой бы на месте Игоря оскорбился подобного рода сравнением, но Петрович знал Пашину историю, потому и поспешил:

– Всё, кончай о грустном. Мы едем слушать Макара, мы возвращаемся во времена нашей счастливой юности и отрываемся под «Поворот».

В самом начале чеченских событий, когда наши, оставляя оружие и боеприпасы, уходили из республики, в Грозный, словно нарочно, отправился спецсостав с вооружением. Вагоны охранял военный караул, старшим которого был назначен капитан Павел Звягинцев. Когда состав прибыл к месту назначения, ребят уже встречали вооруженные до зубов бородатые представители свободной Ичкерии.

Бойцов разоружили и загнали в здание вокзала. Всего в плену у душманов оказалось около сотни наших. Правда, те их особенно не обижали, так только, для острастки, двух человек застрелили. Потом Пашу отделили от всех и увезли. Судьбу остальных он не знает, а его продали очередным бандитам. Таким образом капитан Звягинцев перепродавался еще несколько раз, и его конечная цена выросла аж до ста тысяч долларов. Пять с половиной месяцев он, словно сторожевой пес, просидел на цепи в земляной яме.