— Тим, — мужчина растер ладонями уставшее лицо. Достал из сейфа бутылку коньяка, два стакана. Налил оба до краев, один из них подвинул ко мне. — Выпей.

— Благодарю, я только что облевал весь туалет. Без меня. Где она?

Меня вдруг перестало трясти и шатать. Голос стал ровным, в нем прорезался лед, который в эту самую секунду заполняет все внутри. В голове проясняется, становится легче сделать вдох. Сердце ровными медленными ударами бьется в груди.

— Нет, — говорю шефу и крестному своей любимой женщины.

— Мы не успели. Прости, — больше не глядя на меня Ольховский опрокинул в себя коньяк.

— Что ты сейчас сказал? — наплевав на субординацию и прочую неуместную чушь я невидящим взглядом смотрю на мужчину напротив.

— Кристины больше нет с нами, — Ольховский обрушивает на меня правду. — Тим, — он болезненно сжимает зубы. — Артур просил ее подождать внутри торгового центра, но Крис не утерпела и …. Он не успел всего на полминуты.

— Да это же бред! — не хочу даже пытаться принять услышанное. — Она не могла! Нет! — подскочил с места. Нервно расхаживаю по кабинету Евгения Арсеньевича. Руки дрожат, я засунул и в карманы брюк, но дрожь переходит от пальцев по всему телу. — Я же сдохну без нее. Нет! — опустился на колени закрывая руками лицо. На штаны падают крупные капли слез. Они темными пятнами расползаются по ткани.

— Тим, — Ольховский опустился рядом, убрал от лица мои ладони. Я не стал сопротивляться. Я умираю сейчас вместе с ней. Меня рвет на части, я сжимаю зубы пытаясь не закричать. — В этой аварии я потерял дочь, — слышу, как сквозь вату. — Мы должны это пережить ради Ясеньки. Уверен, что Крис хотела, чтобы мы были сильными.

— Откуда тебе знать, чего бы она хотела?! —срываюсь. — Покажи мне ее! — требую, поднимаясь на ноги. — Я хочу видеть!

— Нельзя, — он качает головой. — Ее придется хоронить в закрытом гробу, там…

— Заткнись! — останавливаю не желая слышать.

Ноги не держат, я вновь опускаюсь прямо на пол, больше не чувствуя даже слез, которые продолжают струиться по щекам. Евгений Арсеньевич что-то говорит мне, говорит и говорит, я не слышу, просто не могу…

Перед глазами стоит ее улыбка и это сводит с ума. Я ложусь посреди кабинета сворачиваясь, подтягивая колени к груди, обнимая их руками. Кусаю до крови губы, но всхлипы, злое, отчаянное рычание рвутся наружу.

— Мы отомстим за нее, — говорит мужчина. — Слышишь? — шеф поднимает меня с пола, доводит до дивана и помогает взять в руки стакан. — Пей, — не тороплюсь притронуться к алкоголю. Зачем? Он ведь не поможет мне вернуть любимую женщину, мать моей дочери. — Пей, я сказал! У тебя есть Яся и война еще не окончена. Я договорился о похоронах. Церемония пройдет завтра, а потом мы убьем тварь, отобравшую у нас нашу девочку, — в его голосе отрезвляющий лед. — Давай, Тим, приходи в себя. Ты давно не один. Мы обязательно оплачем Кристину, но сначала надо обезопасить ту частичку ее, что у нас еще не забрали. Тебе больно, мой мальчик, — Ольховский говорит, как отец. — Мне тоже. Преврати эту боль в оружие, которое поможет нам победить.

— У меня только появилась семья, — хриплю сдавленным горлом.

— Иди сюда, — Евгений Арсеньевич по-отечески меня обнял. — Соберись. Завтра будет тяжелый и опасный день. Люди Андрея следят за каждым нашим шагом.

— Я хочу остаться один, — поднялся, собрался уйти.

— Нельзя тебе сейчас одному, Тим, — Евгений пытается меня остановить.

— Я буду завтра, — пообещал ему и хлопнул дверью прямо перед носом.

Бросив машину у охранного агентства, пошел пешком. Спотыкаясь на каждом шагу, я все пытаюсь понять, как же так вышло. Как такое могло произойти? Я не мог ее потерять. Нет! Только не сейчас! У нас же дочка. Как она без мамы? Как я буду жить без своей Крис? В моей жизни есть только она. Всегда была лишь она. Я потерял столько времени гоняясь за пустыми амбициями и эфемерной свободой. А теперь потерял ее… Это равносильно заживо вырванному сердцу. Вот оно, еще живое, из последних сил бьется в руках Киреева истекая кровью. Он забрал ее у меня. Он вырвал мне сердце.

Не в силах идти дальше сел на обочину не обращая внимание на пролетающие мимо машины, пыль, людей. Больше ничто не имеет значение. Теперь я точно потерял все.

Вцепившись до боли пальцами в темные волосы, отчаянно кричу, захлебываясь собственным горем. Я сорвал голос, но мне плевать. До хрипов, до стонов меня оглушает этот ад. Я скулю, сворачиваясь в клубок прямо на асфальте, корчась в агонии, сходя с ума без нее.

— Вам плохо? Мужчина? — ко мне подошла какая-то женщина. Она коснулась плеча пытаясь обратить на себя внимание. Поднял на ее полные слез и боли глаза.

— Кажется, я умер, — ответил шепотом. — Без права на воскрешение.

— Я сейчас вызову скорую, — она взволнованно ищет в сумке телефон.

— Мертвецу медики не помогут, — поднимаюсь с земли. Вытираю щеки пыльными ладонями. Качаясь, будто пьяный, иду прочь стараясь вогнать в свою голову мысль о мести.

Очень плохо помню дорогу. Я бродил много часов по улицам. Пару раз останавливала полиция за внешний вид и обдолбанный взгляд. Несколько фамилий, звонков и я снова брожу, распугивая собой окружающих.