Есть за что. За трое суток мы прошли более 150 км. И в эту ночь прекрасно справились с задачей. Даже полки, шедшие по горам, передовыми подразделениями вышли к плато. Вовремя Гастилович двинул дивизию. Немцы не успели прихватить нас в ущелье. Только сейчас, на плато появились неприятельские войска окапываются и постреливают. Запоздает 24 дивизия - успеют укрепиться. Надо будет сказать командарму.

В это время телефонный звонок. Наверно командарм, думаю я. Доброе слово сказать хочет. Что же еще! О выполнении задачи я уже доложил начальнику штаба. Беру трубку, по трафарету произношу: "Восемнадцатый у телефона".

– Григоренко?
– Тоже и Колонин (член военного совета) берет пример с Гастиловича. Не считается ни с какими позывными.

– Я, товарищ член военного совета - удовлетворенно отвечаю я, будучи уверенным, что сейчас услышу доброе слово. Кому же его и сказать, как не главному политработнику в армии. Кому как не ему, отметить тяжелый ратный труд, выполненный так замечательно. Но вдруг слышу угрожающим тоном въедливо произнесенное:

– Ты знаешь, что у тебя в Попраде творится?

– Не знаю, что у вас в Попраде творится?

– А, так ты еще (мат-перемат) и умничать! Ты знаешь, что у тебя здесь местное население трофеи растаскивает!

– Я еще раз говорю: не знаю, что у вас в Попраде делается и кто там что тащит.

– Так ты еще (снова мат) и правым себя считаешь! В трибунал пойдешь!

– Не пойду!

– Пойдешь!

– Не пойду! А если пойду, то только вместе с вами. Вы трофейный батальон оставили в Сигете шкурки свои охранять, а я вам должен теперь трофеи беречь, вместо того, чтобы боевые задачи решать. Делайте, что хотите, передавайте дело в трибунал, а я с вами на эту тему и говорить не хочу!
– и положил трубку. Разволновался так, что руки дрожали. Это очень обидно, когда вместо необходимого доброго слова получаешь незаслуженную грубую брань. Не стал даже умываться, поехал в полки. Вернулся часа через два, так и не успокоившись окончательно. Василий Максимович ворчал: "завтрак стынет". Умылся, сел за стол. В это время мимо окна - вжик-вжик-вжик - проскочили один за другим три "виллиса", и все свернули во двор. Ясно, какое-то начальство. Я схватил китель, вдел одну руку в рукав, и в это время открылась дверь - Мехлис (член военного совета фронта), сразу узнал я его, и быстро вдев второй рукав, начал застегиваться.

– Не одевайтесь, не одевайтесь!
– подбежал он ко мне. Схватив мою правую руку, он потряс ее и заговорил.
– Вы завтракать собрались? Мы вас долго не задержим. Я специально приехал поблагодарить вас. Вы весь фронт выручили. У нас в районе Моравской Остравы неудача и ваш успех здесь выручает весь фронт. Спасибо вам лично и передайте благодарность командования фронта всей дивизии.

Я был тронут этой благодарностью. Но она же разворошила и обиду, недавно нанесенную Колониным.

– Спасибо вам, товарищ Мехлис, что вы за сотни километров принесли нам доброе слово. У нас в армии его не дождешься.
– Я посмотрел, кто за Мехлисом: Колонин, Брежнев, Демин (начальник политотдела корпуса).
– Вот вы меня благодарите, а меня здесь собираются в трибунал отдать.

– Кто? За что?

– А вот товарищ Колонин два часа тому грозился предать меня суду военного трибунала за то, что в Попраде местные жители растаскивают трофеи.

– Ну, товарищ Колонин, это не дело боевой дивизии охранять трофеи. Это ваша задача - сдержанно произнес Мехлис. Но за этой сдержанностью угадывалось бешенство. Несмотря на это, я решил продолжать.

– И вообще у нас в армии доброе слово не в почете. Его заменяет мат. Ну, о командарме я не буду говорить. Ему, может, по должности положено. Но ругаются и политработники. Вот и Колонин к этому часто прибегает. И Демин, горло у него здоровое, тоже на днях крыл меня из мата в мат. А вот за эту операцию у нас в армии никто спасибо не сказал.

– Это не дело, товарищ Колонин, - едва сдерживая бешенство, приглушенным голосом сказал Мехлис. И дальше, не сдерживаясь, выплеснул гнев на в общем-то не вредного человека подполковника Демина. "Вы, товарищ Демин, должны извиниться перед командиром дивизии!" Но я еще не выговорился.

– Об отношении у нас в армии к людям Вы можете судить, товарищ Мехлис, и вот поэтому - я показал ему свое плечо - войну я начал подполковником и сегодня подполковник, хотя все время занимаю полковничьи и генеральские должности. И справляюсь с ними.

Колонин, глядя, как Мехлис воспринимает мои слова, побледнел. Все знали, что Мехлис очень несдержан и может рубануть с плеча, не разобравшись. И Колонин, боясь этого, заторопился, перебивая меня.

– Товарищ Мехлис, товарищ Мехлис, тут мы ни при чем. Я потом доложу в чем дело. Но тут не наша вина. Мы уже несколько раз представляли товарища Григоренко. Но наши представления не проходят.

– Хорошо, товарищ Григоренко, я разберусь с этим. Очередное воинское звание вы получите.

Я, разумеется, знал, что армия не виновата в задержке мне воинского звания, но как иначе я мог поставить этот вопрос перед Мехлисом?

Колонин и Мехлис уехали. Брежнев и Демин остались. Причем Брежнев обратился к отъезжавшему Мехлису: "Мне разрешите остаться, оказать помощь командиру дивизии". Обращаться к Мехлису было совершенно необязательно, так как здесь был непосредственный начальник Брежнева - Колонин. Но Брежнев, одев на себя подобострастную улыбку, обратился к более высокому начальству, подчеркивая свою преданность и демонстрируя свое усердие остаться, чтобы оказать помощь. Эта помощь практически выразилась в том, что он спросил: А на меня ты ни за что не обиделся? Или просто не успел пожаловаться?