– Вася.

– Тебя, а не кота.

– Кота – Петрович.

– Почему Петрович?

– Гадя Петрович Хренова, – представил он кота. – Какой-то древний КВН-овский персонаж.

– Не такой уж древний, – обиделся я. Я в универе тогда учился, не так уж давно это было. Кто бы сомневался. Только такое недоразумение могло свалиться на голову ни в чем не повинному человеку.

– Пофиг, – он махнул рукой.

– Дима, – обреченно сообщил я и втащил этот зоопарк в гостеприимно распахнутую дверь квартиры на пятом этаже, которую Вася не потрудился не только запереть, но даже прикрыть. Хотя, как выяснилось, здесь было настолько нечего взять, что порядочный вор обязан был даже что-нибудь с собой принести.

Это была очень маленькая однушка. Я таких и не видел никогда, не знал, что так можно жить. Позже Вася мне объяснил, что большая часть жилой комнаты оттяпана в пользу соседней квартиры, а эту камеру хозяева сдают. В комнате стоял разложенный диван, табуретка с книгами и наряженная елкой швабра. Больше бы там ничего не поместилось. А одежда была развешана – внимание! – на веревках, натянутых вдоль стен. Честное слово, когда я жил в общаге, там было просторнее и мебели больше! Правда, не было собственной кухни и удобств.

Пока я осматривался и офигевал, хозяин укладывал кота на диван и что-то бормотал над ним. Кот периодически ему отвечал тихим подвыванием. Я, наконец, вспомнил, что я здесь делаю.

– Слушай, ты же сказал, что у тебя родители дома? – Как-то я начал терять надежду на благополучное и скорое избавление от свалившихся мне на голову в прямом и переносном смысле проблем.

– Они и есть дома. У себя.

– Ты один живешь? – удивился я.

Он угукнул, уткнувшись в раздолбанный ноутбук. С каких это пор у нас дети одни живут? И сколько ему лет вообще? И почему он худой, как скелет? Я почесал в затылке и снова вспомнил, зачем я здесь. Затылок ощутимо побаливал, да и стены комнаты как-то подозрительно начинали иногда наклоняться под разными углами, вызывая морскую болезнь. Я диагностировал у себя сотрясение. Это помимо того, что лицо и шея горели от свежезатянувшихся царапин.

– Слушай, – обратился я к тыкающему одновременно в телефон и в компьютер Василию, – у тебя где аптечка? Мне перекись надо и что-нибудь от головы.

Мальчишка мотнул головой в сторону то ли кухни, то ли ванны, не отрываясь от своих занятий, и я пошел оказывать сам себе первую помощь. Нафиг-нафиг Васю, я уже его из обморока однажды чуть достал.

Я обшарил полки в ванной. Потом шкафчики в кухне. Потом холодильник. Отключенный. Вы когда-нибудь видели вообще пустые пространства? Эмпти спейсис, о которых в песне поется? Вот это были они. Не знаю, каким образом Меркьюри посмертно сумел заглянуть в эту, с позволения сказать, квартиру, но песня определенно была написана под впечатлением именно от нее. Здесь, черт побери, даже мусора не было! В мусорном ведре лежала одинокая банка от кошачьих консервов.

Зато на стене висело чудо из чудес – радио! Настоящее доисторическое радио, примерно такое же я видел в глубоком детстве в доме моей бабушки (да-да, той самой). Я тихонько покрутил ручку. Ничего не произошло. Покрутил еще. Молчание. Открутил на полную громкость, раз уж все равно не работает, и вот тогда эта дьявольская штуковина заорала дурным голосом:

– Говорят, под Новый год что ни пожелается, все всегда произойдет, все всегда сбывается!

– Заткнись! – завопил я в ответ, подпрыгнув от неожиданности, и чуть не уронил ее со стены, яростно откручивая все назад. Никаких сумасшедших радиоприемников мне сейчас точно не желалось.

Пока я исследовал все это богатство, невольно прислушивался к тому, что происходило в комнате. Вася звонил в лечебницы и матерился, потому что никто нигде не брал трубку. А что он ожидал 31-го декабря? Сжалившись над ним, я подсказал, что звонить надо не в частные клиники, а в какую-нибудь районную или городскую, которая работает круглосуточно. Наконец, ему где-то ответили, и он взволнованно начал описывать своего кота, пытаясь получить диагноз по телефону. Я в это время дохлопывал дверками пустых шкафчиков на кухне, с трудом удерживая себя в вертикальном положении. Голова кружилась все сильнее.

– Слушай, можно я прилягу? – сдавшись, попросил я, когда мои поиски не увенчались успехом. Он рассеянно кивнул и ушел с телефоном на лоджию, оставив нас с полуживым котом на диване.

Сознание я больше не терял, но комната все веселее плавала вокруг меня, особенно, если закрыть глаза. Я выключил свет, чтобы не провоцировать головную боль, но заснуть все равно не удавалось. С лоджии слышались обрывки телефонных переговоров. Судя по всему, Вася довольно безуспешно пытался занять у кого-то денег, сбивчиво рассказывая каждому про кота.

– В Праге? – доносилось до меня. – А когда вернешься? Понятно.

– "Салют"? А где это? Сто пятьдесят километров?

– После праздников уже будет поздно. Кот умирает сейчас.

Чем дольше он говорил, тем безнадежнее становился его голос. Пару раз мне даже показалось, что он разревется. Терпеть это было совершенно невозможно. Я сел, подождал, пока комната вокруг остановится, подошел к окну и чуть-чуть отодвинул занавеску. Господи, весь трясется! Не май-месяц на дворе, а он стоит практически голый на улице! Но холода он, похоже, вовсе не замечал. Держа трубку у уха, он сосредоточенно слушал собеседника, другой рукой постоянно вытирая катившиеся из глаз слезы.