— Наташка, беги к выходу! Спасайся! — успел еще крикнуть он ей.

Однако её отец уже успел вытащить ван Винкля из-за пояса. И спустил курок раньше, чем его дочь приняла решение: убегать ей самой или попытаться помочь хоть кому-то?

Наташка не упала — отец подхватил её так же бережно, как давеча обошелся с её подругой. И не опустил дочь на пол — поудобнее перехватил её поперек туловища, чтобы выйти отсюда с нею вместе. И для этого ему снова пришлось убрать пистолет под брючный ремень.

В этот момент в ангар и вбежала запыхавшаяся Дарья Степановна — тоже с ван Винклем в руке.

— Прости меня, Петя! — воскликнула она. — Я не знаю, как она вырвалась!.. Не злись на меня, пожалуйста!

— Да с какой же стати мне на тебя злиться? — Голос директора зоопарка звучал ровно и совершенно дружелюбно. — Ничего непоправимого не произошло. Но нам теперь придется как-то решить этот вопрос.

— Вы и свою дочь сделаете такой? — заорал Сашка, и директор, до этого будто позабывший о его существовании, даже вздрогнул. — Всех продали — и её продадите?

— Дашенька, — Петр Иванович повернулся к своей сообщнице, — успокой, пожалуйста, этого молодого человека.

И Дарья Степановна, любимая Сашкина учительница, вскинула свой пистолет и выстрелила в него.

4

А пять лет спустя, в октябре 2086 года, Сашка думал: ощущения от наркоза, который ему дадут перед операцией, будут примерно такими же, как от пистолетного транквилизатора. Однако он ошибся. Когда ему на лицо — на то, во что его лицо превратилось — положили хирургическую маску, он очень долго не отключался полностью. Так что анестезиолог даже забеспокоился. А когда наркоз всё-таки подействовал, Сашка погрузился не в спокойную тьму бесчувствия — он попал в мир какого-то чудовищного галлюцинаторного бреда.

В этом мире они с Наташкой, которой уже больше не было на свете, стояли перед алтарем в церкви, И священник венчал их. Но при этом Сашка видел и Наташкино лицо, и свое собственное, отраженными в стеклах икон. То есть — видел полное отсутствие этих лиц. А вместо свадебных одеяний — жениховского костюма, невестиного платья — на них обоих были надеты больничные пижамы из потрепанной фланели.

Но это было еще что! Священник вдруг вскинул голову и поглядел Сашке прямо в глаза — которые теперь у него были открыты, хоть он и оставался безликим. И оказалось, что венчает их Наташкин отец — Петр Иванович, кощунственно присвоивший священнический сан.

— Так что же, молодой человек, — произнес он совершенно светским тоном, — вы уже совершенно успокоились? Или нам повторить процедуру?

Сашка отпрянул от него, закричал — хрипло, чужим голосом. А потом принялся изо всех сил теперь глаза руками: какими-то окостеневшими, но всё же — подвижными.

— Слава Господу Богу! — услыхал он рядом с собой голос Нади. — Ты очнулся! Посмотри на меня! Пожалуйста, посмотри!..

Медленно — не понимая, сон это или явь — Сашка убрал от лица руки.

Он лежал на койке в маленькой, но очень опрятной больничной палате — отдельной, других пациентов здесь не было. А на низеньком стульчике рядом с ними сидела заплаканная Надя. Сашка даже не понял сперва, что это она — не узнал её. Так его сестра осунулась за минувшие пять лет, так запали её глаза, такой постаревшей она выглядела — хотя была старшего Сашки всего на десять лет. То есть, ей совсем недавно исполнилось двадцать семь.

— Надька? — чужим голосом — голосом взрослого мужчины — произнес он. — Где мы? — А потом, чуть подумав, прибавил еще один вопрос: — И кто я теперь?

Что он перестал быть самим собой — Сашка понял, как только увидел собственные руки, поднесенные к лицу: крупные, с широкими ладонями, с длинными крепкими пальцами. Что такое трансмутация и как она действует на людей — он успел узнать еще до того, как сделался безликим. А теперь и понял, что такое эта пресловутая деэкстракция. Или, как называли её телевизионные дикторы — чуть ли не с благоговейным придыханием: реградация.

— Мы в одной частной клинике, — произнесла его сестра, утирая слезы и улыбаясь одновременно. — А ты — это по-прежнему ты. Просто выглядишь теперь иначе.

Она встала со своего стульчика, сняла со стены палаты небольшое зеркальце и поднесла его к Сашкиному лицу.

Из зеркала на него глянул насупленный, чуть смугловатый мужик лет тридцати — с густыми черными волосами, что торчали ежиком над невысоким лбом, со сросшимися на переносице бровями, с чуть брезгливым изгибом крупных губ.

И Сашка не то, что понял — он ощутил, откуда взялась эта его новая внешность. Ясно было, что прежде ею владел некий господин, приговоренный за свои преступления к принудительной экстракции.