— Есть такое, — мелкой я старалась не врать, ее доверием я дорожила.

— И что теперь?

— Ничего. Не получается у нас, так что обсуждать скоро перестанут.

— Почему не получается?

— Сказала бы, что мы разные, Даш, но нет. Просто мы друг друга не понимаем. Так бывает.

— Не хочешь рассказывать?

— Попозже. У меня диплом, концерт и твои экзамены, давай, когда это кончится, устроим девочковые посиделки и я все тебе расскажу, обещаю.

— Саш… А если у вас получится…. Как мы?

Мне понадобилось несколько секунд, чтоб понять, что Дашка имеет в виду. Дима в свое время убрал от меня всех близких друзей, как-то очень аккуратно, что я сама не поняла, как в моей жизни остался только он. Дашка, оказывается, помнит и переживает до сих пор. Да и то, что случилось потом… Мы особо ей не рассказывали ничего, но у Дашутки длинные уши и думать она умеет.

— Даш, вот давай сейчас серьезно, как взрослые люди, — я взяла ее за руку и серьезно посмотрела в серые, как у Андрюшки, глаза, — вы тоже моя семья и я вас обоих очень люблю. И если у меня появится мужчина, то мое отношение ни к тебе, ни к Андрею не изменится. Не переживай так, Дашик, больше ничего плохого не случится.

— Я знаю, что это глупо, — Дашка опустила глаза.

— Нормально. Я понимаю, почему ты переживаешь. Но мы теперь все старше и умнее, не надо бояться, Дашик.

— Дарья, — заглянул в комнату Андрей, — перед сном наболтаетесь, верни мне Сашу.

— Идите, — кивнула Дашутка, — мы потом договорим.

— Садись, — кивнул Андрей на стул у кухонного стола, достал из холодильника апельсин, отрезал кружок и бросил в чашку. Не пьется ему с лимоном.

— Мозги вправлять будешь? — спросила я.

— Для этого у тебя врач есть. Ты знаешь, что у нас все билеты проданы?

— Дашка мне уже показала из-за чего. Как-то обидно, что придут слушать не нас, а посмотреть, с кем Топольский крутит очередной роман.

— Ну и пусть. Главное, у нас будет не полупустой зал и кто-то из этих любопытных вернется. я тебя, вообще-то по другому поводу позвал, тут бумажки накопились, давай разберем, чтоб еще больше не стало.

— Что там хоть? — спросила, пододвигая папку, — И чаю мне налей, только без апельсина.

— Никто не понимает моих гастрономических пристрастий. Да там авторское, аренда студийная, платежки. Рутина.

— Вот рутины мне сейчас и не хватает, — вздохнула я, открывая папку.

* * *

Надо признать, что после визита к моему, как говорит Лешка, мозгоправу, стало лучше. Не очень, но упорядочить тот сумбур, что у меня в голове и душе, Алевтина Григорьевна мне помогла, а еще выписала хорошее снотворное. Последнему я была очень рада — бессонница меня измучила, а с таблетками еще был велик шанс не видеть снов. Ты просто проваливаешься в темноту — не мыслей, ни чувств, ни переживаний — красота.

— Голова квадратная просто, чем я думала с этим концертом? У Дашки экзамены, а она с нами играет! — жаловалась я Андрею по пути в Луговое.

— Ну, можешь успокоить себя тем, что на ее учебе это не сказывается.

— Вот только это и осталось, — я щелкнула брелоком и ворота медленно открылись, — никогда бы не подумала, что буду бояться своего дома.

— Все пройдет, Сань. И боишься ты не дома, а своей беспомощности в нем. Ты же привыкла, что у тебя тут бастион — камеры, охрана, собака, оружие в сейфе, а оказалось, что к твоим воротам подобраться ничего не стоит.

— А еще ничего не стоит заглянуть в окно моей спальни, — я вышла из машины, — поставь чайник, я после всех этих задушевных разговоров с Алевтиной Григорьевной голодная, как волк.

— У тебя в холодильнике-то что-то есть?

— На бутерброды хватит.

Зета мне порадовалась — зализала до полусмерти и не отходила ни на шаг. Все она понимает, только сказать не может.

— У тебя в холодильнике набор умалишенного, — проворчал Андрей, когда я зашла в кухню, — Держи, это, вроде, не твое.

На ладони у друга лежала металлическая зажигалка, со оцарапанными углами.

— Топольский забыл, — я забрала зажигалку и покрутила в руках. На обратной стороне гравировка из двух тополиных листочков на одной ветке — один большой и второй поменьше.

— Так позвони, — сказал Андрей.

— Боюсь. У нас последний разговор и так был какой-то слишком…. Не могу я с ним быть холодной стервой, короче. И это бесит.

— Ты ведь понимаешь, что так, на раскоряку, ты долго не простоишь? Надо шагать куда-то — либо все, либо пробовать еще.