Я думала, буду шагать в ногу со временем, растить свободную личность, гражданина мира. Свободное пеленание мозгов.

И тут мне надо делать большой юбилейный материал про старейшину Осташковского кожевенного завода (я заодно – редактор газеты «Осташковский рабочий», это было круто). Старейшине – восемьдесят пять, она уже, понятно, на пенсии. Дали мне ее адрес. Прихожу – дом пятиэтажный, но лестница деревянная, шаткая. И квартира на последнем. Внутри старушка со светлыми веселыми глазами. И сама светлая и веселая.

Дальше как полагается – обстановка – очень бедненько, но очень чистенько, стены камышовые и будто тоже шатаются, как лестница. Мы садимся за круглый стол со скатертью, вышитой анютиными глазками, выцветшими, как глаза старушки. Часы тикают, кран капает, радио на кухне неразборчиво шебуршит.

Я, как идиотка, расспрашиваю про трудовой путь, и она мне рассказывает, как он начался. Как в сорок первом завод эвакуировали, как долго ехали по железной дороге через полстраны. Причем люди ехали чуть ли не на тех же платформах, что и станки. Станки же важнее! Они и сами так думали. А еще думали, как бы уже скорей добраться и там, на месте, производство наладить. И действительно – сначала под открытым небом станки свои поставили и запустили. Тут же! Стали выпускать кожи, выполнять и перевыполнять. И четко видно, что ей до сих пор это доставляет громадное удовлетворение.

Жили, говорит, мы, конечно, очень скромно, голодно, в бараках. Пол там был земляной, перегородок никаких – только занавесочки между кроватями. Но ничего, говорит, нас и дома-то никогда не было! Так – прибежим, чуть-чуть поспим и на работу.

Все это так радостно рассказывает. Я сижу под впечатлением. И тут между делом:

– Да! Я же еще там Сашку своего родила! В эвакуации-то.

И я такая – што?! И вспоминаю свою пароварку, пеленки, глаженные с двух сторон, развивающие игрушки. И представляю – земляной пол, холод-голод, занавески, завод, война… Сашка.

Тут как раз ее сын на обед приходит. Здоровенный такой. А потом внучка. Тоже взрослая, большая.

Ну и, конечно, под конец она без пафоса сказала, что прожила счастливую насыщенную жизнь. И ни о чем не жалеет. И никаких сомнений в искренности.

После чего я к брокколи как-то поостыла. И к раннему развитию тоже.

Не то, чтоб говорю, что это нормально – так жить, рожать в бараке в перерыве между сменами. Не то, чтоб считаю, что не надо стремиться к нормальным условиям и цивилизации: утром свежевыжатый сок, вечером опера. Но сильно заморачиваться, пытаться все-все делать правильно, – не имеет смысла.

У моих вон родных бабушки с дедушкой (военным) гардеробным шкафом многие годы был ящик из-под снарядов. «А что? Очень удобно. С ручками. Переезжать хорошо, и спать на нем можно».

Просто хотела, чтоб у меня и детей все было по-другому. В Москву вот приехала жить и работать. В оперу успела три раза сходить и один раз на балет. Сделала себе и детям загранпаспорта. Недавно ездила в свою первую заграничную поездку.

А нам тут снова про «потуже затянуть пояса». У нас тут опять – война, кризис, инфляция, надвигающаяся стужа и неизвестность. И новая волна отваливающих на ПМЖ.

Остающиеся чувствуют себя бодро. Привычно и гордо смиряются с лишениями. А я, чтоб утешиться, вспоминаю осташковского передовика.

Видать, нету нам ходу в цивилизацию. Нам сподручнее спать на ящике из-под снарядов и мыслить: «Ниче-ниче, и в войну люди жили». Мы к войне и баракам больше приспособлены. Пеленание виновато.

Родила бы сейчас – пеленала бы туго.

Прячу загранпаспорт. Иду к станку.

Анна Быкова

Я тоже с новорожденным сыном придерживалась правила свободного пеленания. (Точнее, там была полная свобода движений совсем без пеленания, потому что промышленность стала выпускать миниатюрные рубашечки и ползунки.) Пока однажды бабушка не запеленала младенца, и оказалось, что так он крепче спит. Я долго думала, что это классное правило – пеленать ради крепкого сна, – пока не появился второй сын. Он кряхтел, гневно хмурился, возмущенно ворочался и выгибался, пытаясь выбраться из пеленки. Успокаивался и засыпал только тогда, когда обе руки и обе ноги были освобождены от пеленочного ига.

Правила стремительно меняются. Воспитываешь ребенка по всем канонам, а потом – раз – и они уже другие. И в свете новых правил оказывается, что ты все делала не так. А значит, ошибалась, не тем авторитетам верила, не те идеи распространяла среди подруг – и это очень сложно принять и переварить, сложно не впасть в чувство вины.

Вторая трудность следования правилам в том, что они могут встать между родителем и реальным ребенком. Из стремления следовать правилу родитель может не заметить потребностей малыша. А нужно, чтобы потребности и комфорт реального ребенка были выше общих правил.

Правило кормить строго по расписанию может идти вразрез с потребностью голодного младенца. Он требует – а мама выжидает время. С другой стороны, правило кормить всегда по требованию может не подходить конкретному ребенку, у которого мозг любой дискомфорт обрабатывает как сигнал о голоде и уже есть проблема ожирения.

И да, расслабленная мама лучше невротичной. А стремление к идеальности – это форма невроза. Критерий «идеально» лучше заменить на критерий «необходимо и достаточно», потому что идеальной мамой стать практически невозможно, а вот «достаточно хорошей мамой» – вполне реально.

«Выпьем все! Трахнем всех!» – и подпись «7 „Б“ класс, школа такая-то», – признание, старательно и крупно выведенное фломастером над окошечком приемного отделения. Вот, значит, тут дети какие.

Врач в приемном осмотрела ребенка и сказала:

– Можно лечиться дома, но я вам посоветую лечь в стационар.

– Мы для этого и пришли.

– Значит, решили?

– Ну да.

– Точно?

– Да, а что?

– Тогда, значит, начинаем оформлять?

– Вы же сами посоветовали!

В состоянии некоторого замешательства мы оформляемся и ложимся. Как потом выяснилось, всех остальных пациентов нашего отделения привозит «Скорая». Почти никто не ложится сам, добровольно, даже рискуя здоровьем своего ребенка. Потом я поняла почему.

Сначала мне выдали белый хирургический халат без единой пуговицы, зато с завязками на спине. Потом отвели в палату. Тут медсестра за три минуты застелила бельем две кровати, взрослую и детскую. В детской показала на съемные бортики и сказала: «Когда оставляете ребенка в кроватке, обязательно поднимайте их. У нас был случай, упал ребенок и – бац! – башкой об кафельный пол. Так что имейте в виду. А то нам потом мозги с кафеля соскребать неохота». Это прозвучало как настоятельная просьба избавить ее от неприятной работы.