И ему было страшно.

"Глупые жители Архипелага, вы доверяете бальтским захватчикам и позволили закатать свои дороги в камень. Зачем вы укрылись от Солнца под панцирным кровом? О, однажды вы пожалеете — когда скальная армия вторгнется в ваш дом, когда и у вас заберут самое дорогое. Ваш мир умоется кровью, и умрет, сгинет насовсем ваше прошлое. Пеплом рассыпется ваш мир, неужели вы не видите. Бедные водные маги, зачем же вы впускаете Бальтрат, к чему открываете свои тайны, свои гостеприимные двери. Молчите, о, молчите, лучше б вы смолкли совсем и сокрыли ваше звенящее сердце от этих тиранов. За улыбкой их прячется необоримое зло, мы знаем его, мы помним, от чего же вы глухи к нашей памяти?

Вы знаете, что случилось с моим домом, но упорствуете в невежестве. Неразумные гордецы, о, вам еще предстоит просить нас о помощи, плакать об утерянном благодатном крае. Бальты призовут демонов Фелла и пройдут стальным сапогом, вырвут Блуждающий источник из самого сердца вашего дома.

Отчего вы не пытаетесь забыть о нас, это же ваше будущее — скитаться по миру, лишенными ваших драгоценных песен. Те, кто уничтожил нас, сейчас за вашим столом. Они ходят по вашим улицам, пользуются вашим гостеприимством и скрывают свой жуткий лик за подарками, которыми покупают вас."

Так думал Зэбор, и больше я не буду говорить о его скорби, поскольку она невыносима и для непривычных ушей, и для всех, не принадлежащих к его племени — Отрофон-Кессеям. Горе и безнадежность пронизывали его жизнь, они были их сутью и отличием. Его племя, как и все лесные маги, собирали знания, скорбели о Роще Старейшин и жили в гармонии с лесом. Само их название говорило об утраченном чуде — разрушенной столице когда-то великой лесной цивилизации — города-древа Отрофонека.

Последние три сотни лет Отрофон-Кессеи собирали свидетельства того, что грядет пришествие второго Творца. В башнях Сеадетта, в легендах магов и разговорах приходящих на Праздник звучала надежда на это великое событие, которое должно пробудить Лес. Отрофон-Кессеи называли эти слухи легендой о Предреченной. Великий план Пробуждения Леса гласил, что она будет равна по могуществу Творцу и поправит причиненное им зло. Соплеменники Зэбора собирали частицы этого знания, но годы шли, а Предреченной все не было.

Жизнь Зэбора текла размеренно до дня, когда белоснежный, грациозный лерасс Озори Фонны пришел за ним — кажется, уже целую вечность, а на деле двадцать дней назад.

Теряясь в догадках, какое дело до него матери Отрофон-Кессеев, Зэбор поспешил на зов.

То был день, когда мир снова, как в детстве, сумел застать врасплох готового ко всему следопыта. Любой из его соплеменников узнал бы это сам, лишь поговорив с птицей, но Зэбор не слышал язык леса.

Озори Фонна сообщила тревожные вести сама, чем в десятый, сотый раз заставила сердце Зэбора биться сильно и неистово. Слова матери племени и сейчас легко всплывали в памяти, а стоящий за ними неотвратимый смысл вызвал желание еще раз убедиться, что нож спрятан надежно и незаметно.

Вдруг он заметил силуэт птицы, скользнувший по поляне. Зэбор узнал сокола и вскинул руку. К птичьей лапке было привязано послание: "Доброго дня, Эзобериен. Предначертанную видели и в Сеадетте, и в одном из племен Ассеев на юго-востоке, и, по одному свидетельству, она посетила Грасварат. Воины Бальтрата не переходили границ. Возможно, мы опоздали, но продолжаем поиски. Где ты находишься?” Он быстро написал о своих планах, и сокол улетел. Если не будет новостей, птица вернется завтра утром и будет искать его близ города Рин.

Новости были плохие. Предначертанную видели в столице Бальтрата, а значит она вполне могла перейти на сторону магов земли.

Сердце Зэбора звало назад, ведь его рука и копье нужны племени, если разразится новая война. Но долг гнал его дальше и дальше, в чужие земли, на север, к островам Архипелага.

Зэбор закончил завтрак, собрал и увязал нехитрый скарб в заплечный мешок. Постоянно проверяя спрятанный в складках одежды костяной нож, он направился к городу прямиком через заболоченный лес. Привычный к длинным переходам, он сделал лишь один привал, чтобы войти в город с наступлением сумерек. Он крутил пальцами деревянную бусину, вплетенную в косу и размышлял, как безопасней послушать разговоры горожан.

Город Рин с каждым шагом казался ему все опасней.

Ловкий и достаточно вооруженный, обычной стычки он не боялся, а земные захватчики, построившие город, не станут пользоваться магией на глазах мирных жителей.

Но все же первый шаг на цельнокаменную дорогу, дался непросто.

Таясь в тени домов, перебегая от укрытия к укрытию, Зэбор пробирался по вражеской территории.

Дома вокруг были живой насмешкой, не иначе. Высотой они были примерно с деревья Рощи Старейшин. Пестрящие разноцветными огнями впадины мертвых стен были жалкой пародией на древесные окна Отрофонека. Кроме того, построены они были из мертвого дерева, собранного в квадратные конструкции, которые, как озаботился узнать Зэбор, назывались здесь срубы. Тяжело вздохнув и еще раз проверив, легко ли покидает ремешок-петельку нож, Зэбор решил, что хватит с него геройства на цельнокаменной дороге, и устремился с нее на привычную землю. Почва, удавленная в жутком городе камня, все же плодоносила фруктами и овощами, посаженными отвратительными, противоестественными рядами, на манер бальтских захватчиков.

Домов, к счастью, было немного. Зэбор заранее сверился с картой и примерно представлял, что ищет. Про Предначертанную на Архипелаге ходят слухи, по которым станет понятно, искать ли ее здесь.

Охотней всего люди говорят за вкусной пищей, вином и сладким медом в домах, которые называют тавернами. Зэбор приметил цветную вывеску с двумя ракушками и понял, что нашел нужный дом. Тот был ниже остальных, но тоже покрыт крышей.

Внутри, что неожиданно, было тихо. Зэбору пришлось подобраться к самому окну и аккуратно поддеть ставень.