Подошел улыбающийся фон Леер, покачивая головой в такт песне.

– Я вижу, веселье идет по-настоящему, – сказал он старчески дрожащим голосом. – Господин Бреннер у нас всегда душа компании. Надеюсь, господин Лотц, это напоминает вам прежние дни, когда молодые были готовы умереть за идеалы в своем сердце. Сегодняшняя молодежь интересуется только транзисторами и декадентской американской музыкой. Когда я вспоминаю наших аккуратных немецких мальчиков и девочек в форме, марширующих под настоящую музыку… Давайте вспомним какую-нибудь из тех прекрасных песен. Может быть, «Мы маршируем дальше» или «Наше знамя зовет вперед». Я уверен, что Лотц еще помнит слова, – добавил он с заговорщической ухмылкой, которую заметили все присутствующие.

Большинство гостей подошло к нам, пение и питье продолжалось. Мы спели две песни, которые заказал фон Леер, и, войдя во вкус, с большим подъемом исполнили песню «Хорст Вессель» – песню штурмовиков, а также «Когда наступает золотой закат» [3] и дальше в том же духе. Я пел вместе со всеми, изображая высокий душевный порыв и лихорадочно стараясь вспомнить слова.

Все это, конечно, убедило фон Леера, что он не ошибся в отношении моей биографии, но мне ничего не оставалось делать. Все присутствовавшие и так знали меня как немецкого националиста, бывшего офицера вермахта и большого любителя подобных пирушек. Многие египетские гости слушали и наблюдали этот концерт с большим интересом. Более молодые немцы, которые во времена нацистского рейха были еще детьми, чувствовали себя не в своей тарелке. Вальтрауд, уловив мой взгляд, последовала примеру других немецких женщин, которые присели за ближайшим столом и с нескрываемым восхищением наблюдали за веселящимися мужчинами.

Бреннер вполне прилично играл на фортепиано. Не желая терять время на наполнение своего бокала, он теперь отхлебывал прямо из горлышка бутылки. Такое веселье продолжалось еще около часа, но затем гости стали уставать, вытирать платками вспотевшие лица и посматривать на часы. Мы уехали вместе с основной частью гостей.

По пути домой Вальтрауд спросила о моем разговоре с фон Леером.

– О да, он узнал меня. Точнее, ему кажется, что он узнал меня.

– Узнал тебя! Значит, он знает, кто ты?

– О, упаси Боже. Это был бы конец. Просто он обознался. Интересно и смешно, но в конечном счете это может даже принести мне пользу. Я намеренно пытался обратить это в шутку. Он думает, что видел меня двадцать лет назад в форме оберштурмбаннфюрера СС. Я отрицал это, но старый дурак настаивал на своем.

– Фантастика! Вот почему он все время каркал: «Хайль Гитлер»! Но почему ты думаешь, что это может принести тебе пользу?

– Хотя бы потому, что бывшие высокопоставленные нацисты пользуются успехом у египтян, особенно у представителей власти. А некоторые нацисты из числа немецких специалистов, когда они узнают об этом, будут принимать меня с распростертыми объятиями. А я уверен, что слух об этом быстро разнесется в немецкой колонии. Фон Леер самый большой сплетник в городе. Конечно, я не буду выдавать себя за бывшего офицера СС. Наоборот, если кто-то напрямую меня об этом спросит, я буду отрицать это и держаться того, что в войну служил в Африканском корпусе. Но для некоторых я не буду уж слишком категоричен в своих отрицаниях. Здесь многое зависит от фон Леера.

И в самом деле, как я и ожидал, вопреки своему обещанию фон Леер разнес по всему Каиру слух о том, что я бывший эсэсовец. И чем больше я опровергал это, тем больше люди верили слухам. Египетские офицеры, с которыми я заговаривал, вытягивались и с заговорщической улыбкой намекали на мое славное прошлое. С другой стороны, некоторые представители немецких фирм, вполне приличные люди, заметно ко мне охладели и даже перестали со мной встречаться. Наконец я довел дело до логического конца и получил некоторые документы, которые подтверждали открытие фон Леера. Это была великолепная фальшивка.

Я положил эти документы в большой пакет и однажды утром, прежде чем оправиться с Вальтрауд на верховую прогулку, оставил его на столе в гостиной. Когда мы вернулись с прогулки, пакет по-прежнему лежал на столе. Я спросил слугу, как пакет оказался на столе. Он, естественно, твердил о том, что ни в чем не виноват. Чем больше он оправдывался, тем больше я распалялся. Как он посмел оставить мои самые секретные документы на столе, где каждый мог их похитить. После этого я демонстративно, у него на глазах, запер пакет в один из шкафов.

Четыре дня спустя я открыл шкаф. На пудре, которой я посыпал пакет, были видны отпечатки пальцев. Исчез и волос, который я приклеил к пакету и стенке шкафа. Несомненно, египетская разведка сфотографировала документы. Теперь они точно знали, кто я такой и какую цену имели мои опровержения.

– Легче, малыш, легче!

Я натянул поводья и перевел лошадь в легкий галоп. Мой бурый жеребец Доктор четко отозвался на мою команду. Я оглянулся назад. За мной по пятам ехала Вальтрауд. За прошедшие два года она стала настоящей наездницей. Каждый день она проводила в седле по нескольку часов, не обращая внимания на боль в мышцах, обветренную кожу и периодические вывихи колена или локтя. Ее любимый жеребец Снежок сдох полгода назад, и теперь у нее была норовистая англо-арабская кобыла, которую сама тренировала.

«Это у нее отлично получается», – подумал я, когда Вальтрауд поравнялась со мной на своей Изиде.

Мы выезжали из пустыни легким галопом по твердой песчаной дороге, которая вела вдоль возделанных полей в тени раскидистых пальм. Здесь, в уединенном уголке дельты Нила, примерно в десяти милях от Каира, я снял довольно большую ферму вместе со стойлами, кругом для выгула, выставочным рингом и беговой дорожкой. Мы разводили арабских лошадей и каждое утро проводили верхом на лошадях. Помимо того что работа на ферме доставляла нам огромное удовольствие, сюда очень часто приезжали многие наши египетские и немецкие друзья. Некоторые вместе с нами совершали прогулки верхом или получали уроки верховой езды, другие просто отдыхали, наслаждались природой и свежим воздухом.